А вот тут я недоуменно нахмурилась.

Ну как бы да, доля логики в этих словах была. И вряд ли сам император, неважно уже чей, придет во сне к какой-нибудь крестьянке или посудомойке. Не того полета птица, тут все правда. Но, блин, я прекрасно знала, кто мои родители! Да и своих бабушку и дедушку видела в живых! Мы все жили в одном селенье не первый год. И работали на земле! Не было у меня в роду аристократов! Вообще! Никого!

И пока я отвлеклась на такую животрепещущую тему, этот гад подкрался незаметно и защелкнул у меня на левом запястье браслет. Да, золотой, да, с изумрудами. Но я руку не давала!

А этот… стоял рядом и довольно лыбился! И сережки держал на ладони! Тоже золотые, с изумрудами.

Я нехорошо прищурилась. Ах так, да? Ладно. Надену я этот гарнитур. И даже за стол сяду. А потом посмотрим, кому из нас будет хуже.

Так что уши свои я подставила под пальцы муженька вполне осознанно.

Он с опаской посмотрел на мою ухмылку, но сережки все же вдел, в оба уха.

- Итак, милый, - промурлыкала я домашней кошкой, объевшейся сметаны, - когда мы идем к столу?

«Милый» вздрогнул, уставился на меня в упор. Правильно, муженек, меня надо бояться. А то к крыльям в комплект дьявольские копытца пойдут. Будешь по дворцу цокать, народ распугивать.

Себастьян:

Женщины… Все они одинаковы. В этом отец прав, как бы я ни бесился от этого. Отвлечешь их, подаришь украшение, проявишь внимание. И вот они уже у твоих ног.

Ладно, ладно. Конкретно моя женушка у ног не сидела. А если бы и опустилась туда, то я решил бы, что она хочет мне их отрезать. Характер у нее был как у настоящей стервы. Но золотой гарнитур все же смягчил ее. И хотя я до сих пор смотрел в ее сторону с опаской, но за стол все же сел.

И решительным жестом разлил по бокалам игристое. Сначала – легкий ужин, потом – такой же легкий напиток. Ну и затем можно было приступать к финальному пункту моего плана обольщения. Полагаю, в кровати женушка окажется горячей штучкой. Не зря же она все время такой темперамент показывает.

Успокоительное помогло. Теперь я был способен наблюдать за женушкой, оценивать ее действия, отслеживать ее слова и жесты и потом анализировать их. Жаль только, что всю жизнь под успокоительным не проведешь.

Манеры у нее оказались неплохими. Да, неидеальными, но неплохими. Пальцами в тарелку она не лезла – и то слава всем богам. Ну и столовые приборы могла держать в руках так, как нужно. А значит, кто-то где-то ее воспитывал. И хоть в чем-то мне не придется краснеть за нее перед императором светлых.

Мы неспешно ели легкий ужин. Фруктовый салат, бутерброды с мясной нарезкой, каша, придающая сил, - все это улетело в наш желудок перед сном.

Затем я поднял наполненный бокал и предложил тост:

- За наши будущие отношения.

Женушка хмыкнула, хотела сказать гадость – я по лицу видел. Но промолчала. Отпила три глотка, блаженно зажмурилась.

- Вкусно, - довольно произнесла она.

Я удовлетворенно ухмыльнулся.

Да, пока что все шло строго по моему плану.

Но вот женушка опрокинула в себя остатки напитка, поднялась из-за стола, раскинула руки в разные стороны и запела. Нет, не запела, завыла.

- Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына.

А через дорогу,
За рекой широкой,
Так же одиноко
Дуб стоит высокий.

Как бы мне, рябине,
К дубу перебраться.
Я б тогда не стала
Гнуться и качаться[1].

Она самозабвенно выла с закрытыми глазами, не реагируя на внешние раздражители, включая меня.

Боги, за что?!

[1] Слова написаны в 1864 г. русским поэтом Иваном Захаровичем Суриковым (1841-1880). Автор музыки неизвестен.