Раньше в спальне жили как раз мы с сестрой и бабушка Нина. Теперь, пока Машки не было, в нашей спальне ночевал Серёжка. Но я уже втайне мечтала о том дне, когда и он уедет куда-нибудь. Так хотелось хоть немного личного пространства, а мне даже шалаш из одеял построить негде. В зале мама не разрешала, там, видите ли, отчиму мешает.

Я была худющая, как щепка, с вечно голодными глазами на пол-лица. Стрижка под пацана, не из-за моды, просто вши часто появлялись.

Братья летом ходили на подработку, у азербайджанцев арбузами торговали. Я, конечно, всегда была с ними. Уронил кто-то арбуз, тот разлетелся на куски, и мы, кто помладше, тут же слетались на эти сахарные красные дольки.

Вообще, лето я обожала. Летом можно было наворовать яблок, налопаться тутовника и им же нарисовать себе мордочку панды. Машка, когда слышала про наши забавы, топала ногой и грозила колонией.

– Вы что творите? – шипела она на брата. – Ладно, Малика без мозгов. Ты куда? На «малолетку» захотел?

Я хихикала от того, как смешно она злилась, и белобрысые локоны подпрыгивали от её движений. Серёжка недоверчиво кривил губы.

То лето я запомнила ярче, чем многие другие. Почему? Да потому что оно было последним счастливым. Нет, потом тоже были, но лишь спустя несколько лет.

Что такое «малолетка» я узнала уже скоро. Старший брат попал туда в декабре того же года. Сам пошёл и украл то, что ему совершенно не было нужно. Стащил шапку с мужика, страшную такую, – я её до сих пор помню, облезлую, из искусственного меха, – и спокойно сидел на лавочке, пока тот бегал к телефонной будке, вызывал милицию. А я, как всегда, была рядом, болтала ногами, напевала песенку из «Винни-Пуха».

– Малинка, – строго пытался прогнать меня брат, – шуруй домой!

– Не-а. Меня без тебя мамка заругает. Не пойду.

– Я теперь не скоро домой, – отвернулся он.

– А зачем она тебе? – спросила я, ткнув в ушанку.

– Незачем, – пожал он плечами. – Но лучше уж там, чем с этим. Кого он имел в виду под этим, уточнения не требовалось. Отчима мы ненавидели одинаково.

Зачем он спёр шапку? Зачем хотел, чтобы его поймали? Да потому, что в колонии тепло и там кормят. Так он мне объяснил потом, когда я, вся зарёванная, пыталась защитить его от приехавших милиционеров, не давая забрать в машину с пугающей решёткой сзади.

А на улице всё ещё было светло, несмотря на довольно позднее время. Ветра не было совсем. Погода стояла тихая, жара никак не хотела отступать. Комары больно кусались, оставляя красные волдыри. А стояла и ревела. И совсем не из-за комариных укусов.

С того момента всё закрутилось по-другому. Мне десять, я одна, совсем одна. Машка в другом городе, у матери новый муж, у бабушки маразм. Тимур быстро понял, что заступиться за меня некому. И всё, беззаботное детство закончилось.

Девчонка, с восторгом смотрящая на этот мир, с тех пор постепенно превращалась в забитого ягнёнка. Или даже в гадкого утёнка, которому пришлось научиться не плакать. В классе меня называли заморышем. Появилась куча комплексов. К тому же зрение сильно испортилось из-за любви читать по ночам. Чтобы бабушка не ругалась, я накрывалась одеялом, включала фонарик, отвернувшись к стене, и читала. Меня уносило в мир индейцев из прерий или в подводный мир Жюля Верна. Только с книгой я чувствовала себя счастливой, мечтая о дальних странах и о том, что когда-нибудь и я найду жениха, с которым мы станем идеальной парой. Он будет носить меня на руках, подавать пальто и открывать дверцу автомобиля, а я статная, красивая, красивая настолько, что мальчишки, которые дразнились, будут бегать за мной… Так и засыпа́ла, забывая выключать фонарик.