Комитадж тут же сжал руку, пряча стеклянные сосуды.

– От трупов пленников у нас избавляются двумя способами: сбрасывают в глубокую воронку за полчаса езды отсюда или с грузом отправляют в реку. К тому времени вы будете уже в сознании. Я не знаю, что выберут для вас, но на всякий случай…

Я достала скальпель и положила ему под подушку, делая вид, что поправляю её. Потом взяла антисептик, ватный тампон и принялась обрабатывать рассечения на его лице. Стараясь не наклоняться слишком близко, я двигалась максимально быстро, чтобы поскорее закончить.

Чёрные глаза пленника следили за мной. Не могу сказать, что боялась именно его. Устрашало всё, что было с ним связано, его окружение и статус.

– Как окажетесь в безопасности, – мой голос слегка подрагивал, – обязательно примите антибиотик пенициллиновой группы. Ваши ранения очень серьёзные…

– Вы хотите знать моё имя? – прошептал он и всё-таки поймал мой взгляд.

Я хотела отвернуться от него, но это стоило немалых усилий. Понятно, почему он офицер. Один такой взгляд – и никто не посмеет нарушить отданный приказ. И голос… Будто переливы грома – ясный, чёткий, грудной.

– Нет, – твёрдо сказала я.

Я обязательно его узнаю. Позже. Когда мой прежний мир рухнет. Единственное, что хотелось знать, гораздо важнее:

– Вы кайзерец или комитадж?

Вы сумасшедший и жестокий фанатик или подневольный военный, который не найдёт в себе силы и смелости, чтобы нарушить данную присягу? Именно такой смысл скрывался в этом вопросе.

Взгляд пленника посуровел. Он попытался сжать челюсти, но испытал боль и поморщился.

– Не кайзерец, – проскрежетал офицер.

Ну, пусть лучше так.

Трясущиеся пальцы убирали использованные бинты и вату, пока комитадж продолжал давить своим чёрным, внимательным взглядом. Теперь мои кошмары будут воспроизводить его раз за разом.

Стараясь действовать незаметно для камер, я нырнула рукой в карман. Использованная ампула из-под наркотика осталась там, а в корзину для мусора полетели четыре распакованные ампулы, содержимое которых я вылила в унитаз.

– Мне жаль, что я заставляю вас проходить через это, – прошептал он, наблюдая за моими действиями. – Но у меня нет выбора. И цена тому даже не моя жизнь.

– Сейчас война. – Я напряжённо сглотнула комок отвращения к самой себе. – Мало кто думает только о своей жизни.

– Но только не вы.

Я взяла в руки пластиковую папку с его документами и нехотя бросила на офицера последний взгляд.

– Вы правы. Я хуже тех, кто думают только о себе. Ведь спасаю брата, позволяя сбежать тому, кто погубит тысячи чьих-то братьев.

Итак, в этот день я переродилась. Или сбросила маску. Совершила то, что не могла раньше даже представить, о чём боялась подумать.

Я пошла против воли отца. Против морали и принципов. Выбросила и сожгла всё то, что в меня вкладывали. Верность. Преданность. Несгибаемость.

В этот день Отечество осталось без меня.

Почем же я совершила такой поступок?

Всё дело в том, что я слишком хорошо себя знала. Исход всегда один. И если бы поступила иначе, то всё равно умерла бы. Ведь жить с мыслью, что не попыталась спасти брата, я не смогла бы.

– Скончался?! – вопль подполковника Строда сотряс стены не только ординаторской, но и госпиталя. – Как вы допустили такое, майор?!

Я не опустила голову ни на миллиметр и смотрела прямо на офицера. Марта Флеген стояла рядом и храбро вглядывалась в лицо подполковника. Её срочно вызвали нести ответ за подчинённую, которая не справилась с задачей. Я подвела и её.

Рассвет уже скоро, но под землёй время суток лишалось различий. Свет становился тьмой, а тьма – светом. Восход сливался с закатом, а ночь становилась днём.