Он повернулся ко мне и посмотрел, как мне показалось, с некоторым интересом. Обычное лицо молодого мужчины, с небольшой бородкой.
– А ты здесь первый раз? – я повернулся к нему. – Кого-то ты мне напоминаешь.
– Здесь – первый, – подтвердил он.
Я принюхался.
Конечно же, сон. Говорят, во сне человек не чувствует запахов. Запахов не было. И еще я только сейчас осознал, что не чувствую физически ни эти перила, ни эту стену за спиной. Было всего лишь возникшее в голове знание того, что это камень.
Вот только что это за тип в моем сне шастает? Сон – это небывалая комбинация бывалых впечатлений. Что-то я его не припоминаю среди бывалых.
Я незаметно сместился к нему, резко обхватил его за ноги и рывком перебросил через перила в бездну. Хорошо пошел! Проводил взглядом, отошел влево, на свое прежнее место, поднял голову, высматривая, как он сейчас спланирует сверху.
Он возник, протаял на балконе на том же самом месте.
– А ты здесь первый раз? – я повернулся к нему. – Кого-то ты мне напоминаешь.
– Теперь уже второй.
– Вот, я же говорю, что уже видел тебя. Как ты говоришь, тебя зовут?
– Иелларихон, – ответил он после небольшой паузы.
– Ага. Что-то я такое уже слышал, вы в трубы должны загудеть. Илюха, ты хоть понимаешь, что это мой сон? – Я задумался. – Случайно попал или как?
– Сон … одна из форм существования… В твоей обычной жизни … твоя материальная и нематериальная сущность… скоординированы полностью … одно целое … Есть разные существования … раздельно… Сон – это раздельно … Сейчас тоже раздельно … но не сон…
Только сейчас я сообразил, что он не произносит слова, они возникают у меня в голове.
– Слушай, а ты не мог бы не ходить у меня в голове? Так у меня много ценных для меня вещей, сломаешь что-нибудь. А что там с моей материальной сущностью?
– Вроде как развалилась на части.
– Знаешь, я так к ней привык, как родная стала. Кое-что, конечно, можно было бы и получше сделать.
– Так и в чем дело? Твори, выдумывай, пробуй. Быстрее, выше, сильнее.
– Ага. Вот за что ты мне, Илюха, нравишься, так это за хороший совет. – Я задумался. – Вроде больше ни за что не нравишься.
Так. Хочу, чтобы был неуязвимым. То есть меня бьют, а мне не больно. А потом чтобы заживало, как на собаке. Не-не, в сто раз быстрее, чем на собаке. И еще под водой дышать.
Сторонний наблюдатель, если бы такой мог быть, увидел бы, как меня словно пронзил разряд молнии. Наступила темнота.
Не могут без спецэффектов.
Что-то кончается, что-то начинается
Наступило утро, раннее июльское утро.
Грязный, мокрый человек, лежащий в парке в кустах недалеко от дороги, открыл глаза, услышал шум, приподнялся: по дороге ехала поливальная машина.
– Зачем поливать, вчера же был дождик? – Человек сел, ощупал живот, грудь. Рубашка разодрана, из дыры вывалилась книга. Без обложки, почти полностью разрезанная пополам.
Человек встал, потянулся. Нигде ничего не болело, но состояние было … странное…
На земле что-то блеснуло. Это был ключ, выпавший из кармана.
Человек полез в карманы джинсов – деньги на месте, в застегнутом правом кармане разорванной рубашки обнаружил помятый паспорт. Раскрыл его, усмехнувшись, прочитал: Пушкин Тихон Тимурович. Не было только часов.
– Который же час? – Тихон глянул на запястье, вспомнил, что часы остались лежать на тумбочке в прихожей, пробормотал: «Забытые вчера, забытые надеть». Дорогу поливают, наверное, сейчас около шести утра…
Тихон увидел в глубине парка Дворец культуры. Где-то там вчера – вчера ли? – произошло ужасное. То есть он сейчас на другой стороне парка. Доковылял, дополз сам, или приволокли, бросили?