Через полчаса они втроём сидели за большим столом, и пили молоко со свежим хлебом. Здесь же была сметана, сваренные вкрутую яйца.

– Пей молочко, пей, – ободряюще улыбалась тётка маленькому Артуру и гладила его мягкие чёрные волосы.

Мальчик не сводил широко раскрытых завороженных глаз с женщины, от которой исходило волнующее тепло и доброта, которых так не хватало малышу. Время от времени он оглядывался на мать, но та не обращала на него ни какого внимания.

– Ты надолго ко мне? – спросила Раису тётка.

– Как не надоем, – ответила та, кисло улыбнувшись.

– А по мне, оставайся навсегда! – обрадовалась женщина, – тут и воздух свежий и продукты свои. Живи, места хватит! Дом-то у меня, видишь какой большой?! Пятистенок.

Тётка Раисы была давно на пенсии, но подрабатывала уборщицей в местной столовой.

Прошло несколько дней, и Раиса решила сходить убраться вместо тётки.

Та с благодарностью приняла её предложение, – и то, Рая, сходи, – кивнула она, – а то, что-то притомилась я. Накручусь за день по хозяйству, и ноги к вечеру опухают. Надо бы поменьше скотины держать, да уж я так привыкла, что иначе и не могу.

– Ничего, тётя, мне не трудно, – проговорила Раиса.

– Ну, и ладно, – кивнула тётка, – столовая у нас небольшая, – всего и убрать-то зал, кухню, да подсобку. Там у нас главным поваром Никифор. Он тебе всё и покажет. Никифор мужик, конечно дурной, да тебе ведь не детей с ним крестить, так, что будет бухтеть, внимания не обращай.

– Хорошо, тётя, – ответила Раиса и вышла из дома.

Весеннее солнце ещё обеими руками держалось за небосклон, но близость вечера чувствовалась по прохладе налетевшего с реки ветра и тугим завиткам тонкого льда время от времени встречавшегося на колдобинах сельской дороги.

Когда Раиса пришла в столовую, там уже никого не было, кроме непомерно толстого мужчины в грязном халате, который, наверное, когда-то был белым.

Хотя, глядя на него теперь, в его былую белизну поверить, было трудно.

Раиса догадалась, что это и был повар Никифор.

Мужчина не заметил её прихода, ибо был занят. Он хлопал скрученной газетой мух на пёстрых от грязи обеденных столах. Никифор внимательно наблюдал, как насекомое сучит в агонии лапками. Время от времени он брал одну из мух и обрывал ей крылья или добивал насекомое свирепым ударом так, что то, расплющившись, размазывалось по столу. После чего повар довольно улыбался.

Раиса застыла на месте, удивляясь не только занятию повара, но и тому, что в столовой даже в эту пору обитают мухи.

Тут Никифор заметил Раису. Он приподнял свой поварской колпак и почесал затылок.

– Ты кто? – спросил он.

– Рая. Я племянница тётки Анисьи. Она здесь убирается.

– А-а-а, – протянул повар, – чего тебе?

– Я пришла вместо тёти убираться.

– Валяй, – разрешил Никифор.

Раиса опасливо посмотрела на размазанных по столу мух. И почувствовала подступившее к самому горлу чувство омерзения.

Никифор заметил её взгляд и обнажил в хищной улыбке жёлтые гнилые зубы.

– Нравится? – спросил он.

Раиса покачала головой и невольно поёжилась.

– Городская что ли? – процедил он сквозь зубы.

Раиса кивнула.

– То-то, видно, неженка. А по мне это кайф! – произнёс он с вызовом.

– Где у вас ведро, тряпки? – спросила Раиса, стараясь не смотреть в лицо странного повара.

– Пошли, покажу, – он прошёл мимо Раисы и, задев её животом, устремился в кладовку.

Раиса, молча, последовала за ним.

Через минуту Никифор выкатил из тёмного угла ногой ведро, бросил пару тряпок и швырнул швабру, – получай инвентарь, – хмыкнул он и поглядел на девушку так, словно она была абсолютно голой.