– Значит, не послышалось, что ты пришел, – говорит она, приподнимая солнцезащитные очки и глядя на него с прищуром.

Есть в ней некая бережливость – что касается тела, эмоций, – которая всегда привлекала Тодда. Хладнокровие редко ее покидает; эта женщина оказывается наверху в любой ситуации. И даже после стольких лет совместной жизни Тодду кажется, что он едва ее знает, не в состоянии понять, что же прячется под верхним слоем. Если говорить о воздействии на него, Джоди безупречный виртуоз, искусный игрок, в то время как Наташа проникает непосредственно в примитивный отдел его мозга. Если Джоди сверху, то Наташа снизу. Если Джоди – это мягкая эскалация, то Наташа – падение с десятого этажа.

Когда они с Наташей приехали в гостиницу, хозяин не скрыл своего неодобрения. Он попросил их повторить фамилии, мрачно посмотрел в журнал и, покачав головой, произнес: «Вы заказали номер для новобрачных», – словно настаивая на том, чтобы они передумали. «С большой двуспальной кроватью и джакузи», – подтвердила Наташа. И он все выходные смотрел на них так сурово, словно Тодд делал это с собственной дочерью. Когда они с Наташей вышли из номера в полдень субботы и отправились в столовую обедать, Тодд чувствовал себя как голый извращенец, соблазнивший двенадцатилетнюю девочку.

В тот же день после прогулки по лесу им было очень жарко и хотелось пить, так что они пошли в общую гостиную – просторную комнату с бамбуковыми жалюзи и деревенской мебелью из клена, пузатый бармен принял заказ и подмигнул Тодду, ставя перед Наташей «Манхеттен», словно намекая на языке нахальных самцов: «Если ее как следует напоить, возможно, повезет даже такому старикану, как ты» или «Я сделал покрепче, без этого ты вряд ли справишься» или «А нельзя ли и мне там пристроиться, когда ты закончишь?»

Тодд был склонен думать, что виновата во всем Наташа, выставившая свое тело напоказ: крепкие груди на якоре, как бы подмигивающее колечко в пупке, спадающие с плеч волосы, да и вся ее поза – поясница выгнута, как у Нади Команечи[7] на бревне.

Она крутилась на стуле, продевая пальцы в его ремень, тыкаясь в него носом, как новорожденный теленок. «Если мы собираемся жениться в июне, как ты обещал, надо начинать планировать свадьбу, – сказала она. – И найти, где будем жить». Потянув за ремень, Наташа поднесла губы к его уху и добавила, что после того, как они провели вместе ночь – целую ночь на гигантской кровати в номере для новобрачных, – все изменилось, пути обратно нет. Она сказала, что они пересекли определенную черту, так что теперь уже прятаться и любить друг друга украдкой негоже.

Он пообещал жениться на ней в июне? Тодд что-то не помнит такого. Он положил конец этому разговору, сказав, что прежде, чем строить планы, ему нужно поговорить с адвокатом.

Джоди встает и протискивается мимо него в квартиру. Тодда обдает аромат теплой плоти и масла для загара, он смотрит, как она удаляется в ванную. Тело у нее миниатюрное, легкое, она сильно не похожа на широкоплечую Наташу с крутыми изгибами. Джоди возвращается в коротком шелковом халатике, завязанном на талии. Когда она садится, полы расходятся, обнажая бедра и бугорки грудей.

– Как прошло? – интересуется она.

– Я рад, что снова дома, – уклончиво отвечает Тодд. – А ты чем занималась?

– Да почти ничем. Рыбу-то поймал?

При упоминании рыбы глаза ее весело сверкают. Если она все знает или предполагает, она его хотя бы не накажет.

– К сожалению, не могу похвастаться, что теперь у нас морозилка забита щукой, – отвечает он. – Но, если хочешь, свожу тебя куда-нибудь поужинать.