В трубке неуверенно прозвучала фамилия Ясинского.

– Да, мы разговаривали с Ясинским и тем специалистом, к которому он советовал обратиться, – невозмутимо сказал Илюшин. – У меня есть сомнения в компетенции последнего. Нам нужно независимое мнение со стороны. Поймите меня правильно: очень независимое и очень стороннее.

В трубке повисло молчание. Сергей слушал тишину, озадаченно глядя на Макара. Макар смотрел в окно.

– Вам нужна Антонина Мартынова, – так четко проговорила Анаит, словно Илюшин включил громкую связь. – Я пришлю вам ее номер и предупрежу, что вы придете.

Короткие гудки.

Макар удовлетворенно угукнул и вернулся к рису.

– Ты считаешь, Дьячков соврал? – спросил Бабкин.

– Соврал или ошибся, не знаю. Но такое чувство, будто Бурмистров с его картинами окружен каким-то заговором молчания. Никто не может ответить на довольно простой вопрос…

– Ну, Дьячков как раз ответил.

Макар пожал плечами:

– Завтра у нас будет второе мнение. Расскажи об охраннике и скандалах. Ты сказал, их было два? И кстати, сколько человек охраняет музей?

– Двое, но девяносто процентов работы приходится на исчезнувшего Вакулина. Сейчас в музее паникуют и не знают, кем его заменить. Второй мужик поставлен на теплое место чьей-то властной лапкой. Музейные дамы к нему относятся так же, как вороны к чучелу на поле.

– Ты с ним побеседовал?

– Пытался. Он туп как пробка. Приходит, отсиживает смену и уходит. Ни с кем не общается. У него в комнатушке кипа бесплатных журналов с кроссвордами – как колонна, до потолка. Поделился, что не понимает, зачем нужно искать пропавшие картины, если художник может взять да намалевать новые.

– Тогда давай вернемся к скандалам. Два инцидента на одной выставке – это норма жизни для художников или что-то из ряда вон выходящее?

– Судя по реакции музейной дамы, скорее, редкость. Первая склока напрямую связана с Бурмистровым: художница Рената Юханцева потребовала от Ульяшина, чтобы он поменял местами ее и бурмистровские картины. Ее не устроила развеска. Ульяшин ей отказал, и она грозила ему карами небесными.

– Так, а кто такая Юханцева?

Бабкин успел навести справки.

– Она продюсер популярного ток-шоу на одном из центральных каналов. Отбирает гостей сама, держит всех в железном кулаке. Говорят, довольно известная дама!

– Значит, сначала Юханцева устраивает скандал, а по окончании выставки исчезают две картины Бурмистрова, – задумчиво сказал Илюшин. – Хорошо, а что за вторая заварушка?

Бабкин не удержался от смешка:

– После закрытия выставки, вечером в воскресенье художники устроили междусобойчик…

…Разумеется, вечером в воскресенье устроили междусобойчик. Кое-кто, конечно, уехал, но многие остались – в частности, два выдающихся члена Имперского союза: Борис Касатый и Эрнест Алистратов.

Эрнест Алексеевич в творческой среде носил прозвище Геростратов. В юности Эрнест, деля одну мастерскую на двоих с другим художником, в приступе то ли творческой ревности, то ли творческого запоя сжег чужую картину.

Алистратову было за пятьдесят. Его фактурное горбоносое лицо в обрамлении черно-седых кудрей в любом собрании привлекало внимание. Он держался очень прямо, носил роскошные шейные платки – лиловые, желтые, небесно-голубые – и ошеломлял публику морскими пейзажами. Изумрудное стекло гигантских волн ему особенно удавалось, и перед маринами Алистратова всегда собирались почитатели. «Второй Айвазовский!» – шелестело среди них.

Эрнест Алексеевич имел привычку появляться на мероприятиях в окружении свиты. Свиту составляли две-три его бывшие натурщицы, одна-две нынешние, несколько бывших жен (это множество частично пересекалось с натурщицами), а также актуальная супруга.