Некоторое время спустя, все еще лежа без сна, хотя огонь в очаге-рассыпался на мелкие угольки, она услышала снизу взрыв смеха троих мужчин. Теплый, раскатистый смех отца каким-то образом проник в душу и смягчил огорчение. Он дома. Она чувствовала себя в безопасности. Алаис улыбнулась сама себе в темноте. Вскоре после этого она услыхала, как мужчины поднялись наверх и разошлись по отдельным комнатам.

Еще некоторое время Алаис не спала, насторожив уши, чтобы не пропустить звук шагов сестры в коридоре, – хотя и не верила всерьез, что Селвена способна на такое. Она ничего не услышала и в конце концов уснула.

Ей снилось, что она лежит на вершине холма в странном месте. С ней был мужчина. Он опустился на нее сверху. Тихая, безлунная ночь блистала звездами. Она лежала с ним на этой обдуваемой ветром вершине среди рассыпанных вокруг, покрытых росой летних цветов, и душу ее переполняли сложные желания, о которых она никогда не говорила вслух.

В подземелье, куда они его, в конце концов, бросили, стоял жгучий холод. Камни, мокрые и ледяные, пахли мочой и испражнениями. Ему разрешили надеть снова только льняное нижнее белье и камзол. В камере водились крысы. Он не видел их в темноте, но слышал с самого начала, и его уже два раза укусили, когда он задремал.

До этого он был обнаженным. Новый начальник стражи, назначенный вместо того, который покончил с собой, позволил своим людям поиграть с пленником перед тем, как запереть его на ночь. Все они знали о репутации Томассо. О ней все знали. Он хорошо постарался для этого; это входило в план.

Поэтому гвардейцы раздели его в ярко освещенной караулке и стали грубо развлекаться, тыкали в него своими мечами или раскаленной в очаге кочергой. Водили ими вокруг его обмякшего члена, тыкали в ягодицы и в живот. Связанному и беспомощному Томассо хотелось лишь одного: закрыть глаза и провалиться в небытие.

По какой-то причине ему не позволяло сделать это воспоминание о Таэри. Он все еще не мог поверить, что его младший брат мертв. Или что Таэри в конце проявил такую храбрость и решительность. Ему хотелось плакать от этих мыслей, но он не собирался позволить барбадиорам видеть свои слезы. Он был Сандрени. Что значило теперь для него, нагого и стоящего на краю смерти, больше, чем когда-либо прежде.

Поэтому он не закрыл глаза, а тупо уставился на нового капитана. Он, как мог, старался не обращать внимания на то, что с ним делали, на шуточки и грубые рассуждения о том, что с ним произойдет завтра. У них было не очень богатое воображение. Он знал, что утром реальность будет хуже. Невыносимо хуже.

Они причинили ему боль своими мечами, и несколько раз пустили кровь, но ничего особенного: Томассо знал, что у них есть приказ беречь его для профессионалов. Утром Альберико будет тоже присутствовать.

Это была только игра.

В конце концов капитан устал от неподвижного взгляда Томассо или решил, что по ногам пленника течет достаточно крови, образуя на полу лужицы. Он приказал солдатам прекратить. Веревки перерезали, ему отдали нижнее белье и дали грязный, кишащий паразитами обрывок одеяла, потом повели вниз по лестнице в казематы Астибара и бросили в темноту одной из камер.

Вход был таким низким, что, даже встав на колени, он оцарапал голову о камни, когда его вталкивали внутрь. Еще кровь, подумал он, почувствовал под рукой липкую жидкость. Но это не имело большого значения.

Вот только крыс он ненавидел. Он всегда боялся крыс. Томассо скатал бесполезное одеяло как можно туже и попытался воспользоваться им как дубинкой. Но в темноте это было трудно.