Эпоха Августа, как ни один другой век, свела вместе различных людей, с разными традициями, темпераментами, социальным опытом. Столкнулись такие события, которые никогда прежде не были связаны между собой, перед людьми во всей полноте встала новая задача, и она исходила не из прежнего строго последовательного принципа объяснения мира, а из упорядочения и осмысления огромных множеств, которые следовало свести к более простому и разложить на составляющие. Люди восприняли эту задачу со странным чувством смирения и даже принижения. Это чувство покорности, возможно, самый большой секрет всего процесса. Уверенность, с которой греки подходили к решению проблемы жизни, ушла. Общее чувство, которое иногда было чувством греха, а иногда глубочайшим скептицизмом, давило на мыслителей. Как если бы больные и разнородные группы в большинстве своем незнакомых людей предприняли трудное и опасное путешествие навстречу друг другу; они встретились и по разным причинам и мотивам вдруг поняли, что ожидаемого не увидят. Это смутное и рассеивающее ощущение некоего крушения надежд было характерным для эпохи Августа.

Однако это было лишь началом, а не концом процесса. Духовная энергия века стала выражать себя многими способами, и два или три из них заслуживают нашего внимания. Греческое влияние прямо способствовало философскому подходу к проблемам. Эпикурейство привлекало тех, кто нашел его приятным. Лукреций выразил чувства, нашедшие много последователей особенно среди людей зажиточных, из опыта владения землей и деньгами понявших, сколь мало духовность влияет на человеческие поступки и как много зависит от трезвости ума и практической сметки и насколько мало плоды человеческой жизни удовлетворяют потребность и голод сердца. Это имело и политические последствия, действенно защищая тех, кто стал исповедовать такое в результате продолжительного наблюдения над жизнью или мудрой политикой. Распространение материалистической философии среди зажиточных слоев глубинным образом повлияло на эволюцию римского мира. Оно означало, что когда – или если – зов души их окликнет, они не будут способны на него ответить. И действительно, духовность через долгое время заявила свои права, и они не смогли откликнуться на ее призыв. Они сделали свои представления удобными и безопасными, и они не знали, как вернуть прежнее, когда их боги их оставили.

Однако были люди гораздо более материалистичные, чем эти. Стоицизм в форме, существовавшей в Римской империи, был сложным явлением – это была греческая философская теория, приспособленная к задаче оправдания, систематизирования и приспособления традиционного римского подхода к действительности. Стоическая философия была прибежищем для тех, кто не видел в удовольствиях жизни вознаграждения, компенсирующего ее тяготы, кто столь сильно осознавал трагедию жизни, ее разочарования и неполноту, что поставил перед собой задачу жить праведно, не ожидая награды. Как аскетическая жизненная философия он произвел тип человека, намеренно теряющего связи с миром, не заботящегося о собственной судьбе.

Все эти философские принципы и поведение имели в основе общий недостаток. Они были умозрительной системой и, следовательно, опирались лишь на одну часть человеческой природы. Умозрительная теория никогда не может стать в достаточной степени объективной. Вследствие этого большинство людей никогда не обращались к этим философским теориям с тем, чтобы они помогли и руководили ими, и никакой государственный деятель на это и не рассчитывал. Однако сами принципы воздействия важны для политика по очевидным причинам, следовало знать, что поведение людей есть основа дела, которым они занимаются, и, следовательно, результаты этого поведения должны приниматься во внимание. Такой политик, как Август, близко к сердцу принимал этот вопрос. Он предпочитал, чтобы основы поведения были общеприемлемыми – так удобнее полагаться на единство интересов большинства людей. Однако он, с другой стороны, и не желал, чтобы все люди исповедовали одинаковые подходы. Ни один светский правитель не отдает всецело предпочтение строгой ортодоксии, настолько единой и подчиненной дисциплине, что уместнее было бы говорить о жреце, а не о правителе. Мудрый правитель улыбается при виде некоторого несогласия во мнениях. Даже некоторая степень odium theologicum не является для него огорчительной. Он пожертвует своими интересами в малом.