Лиза лишь закрывала лицо от его ударов (иногда он пускал в ход ноги, и кроссовки больно врезались в ее худое тело), она потеряла счет синякам и переломам.

Протрезвев, Сергей и не думал извиняться, сгребал ее в охапку, как одну из вещей своего дома, и вез к знакомому травматологу, который, воровато озираясь по сторонам, накладывал ей гипс или перебинтовывал.

– Ты бы поосторожнее, Сережа, – напутствовал он сожителя. – Девчонка – кожа да кости. Убьешь когда-нибудь.

Предостережения доктора на него не действовали.

– Это проститутка, ты понимаешь? – Он масляно улыбался и сжимал кулак размером с голову теленка. – Грязная вокзальная проститутка. Да она должна целовать мне ноги за то, что я вытащил ее из грязи.

– Но не убивать же ее за это, – возражал доктор, манипулируя с Лизиными ранами.

– Все равно они кончают этим. – Сергей махал рукой, клал на столик пару зеленых, и они ехали в коттедж.

– Зачем ты привез меня сюда, если я тебе противна? – однажды спросила она. – Да, мне пришлось зарабатывать таким путем. Но я не успела… Появился ты. Ты взял меня девушкой, и тебе это прекрасно известно.

Он ухмыльнулся:

– Да, и это я сразу понял. Захотелось чего-то свеженького, невинного… а теперь ты для меня – лишь одна из них.

– Тогда отпусти меня, – просила девушка, но Сергей качал головой:

– Нет, дорогая. Ты мне еще не отработала.

– И долго? – интересовалась Лиза.

– Может, всю оставшуюся жизнь. – Он хватал ее за плечо, на котором красовался свежий синяк, и тащил в постель, а она глотала слезы и подчинялась унизительному совокуплению.

Иногда Сергей приводил гостей, таких же братков, как сам, с такими же девушками, как она, только, похоже, давно потерявшими невинность, и Лиза накрывала стол. Часто все это кончалось избиением несчастных женщин, которые, спрятавшись в предбаннике от разъяренных водкой сожителей, жаловались друг другу на судьбу.

– Ты же понимаешь, чем занимается твой благоверный, – объясняла ей Наташа, сожительница бугая Кости. – Мой иногда рассказывает, а иногда разговаривает во сне. Брр. – Она поежилась. – Лучше, конечно, этого не слышать. Они убийцы, понимаешь, и воры. Грабят и убивают. А убивают порой с особой жестокостью. Вот и расслабляются потом.

Лиза бледнела.

– Когда-нибудь они убьют и нас, – тихо говорила она, и девушки кивали.

– Скорее всего.

– Но тогда… – Лиза прижимала к горлу маленькие кулачки, – нужно бежать.

Они смеялись.

– Да куда ты убежишь? Все равно отыщет. Это для них раз плюнуть. Да и не хочется возвращаться к прошлой жизни. – Наташа вздыхала. – Лучше Костика потерпеть. Все-таки на «бэхе» черной возит и шмотки за валюту покупает. Да в ресторанах в лучших часто обедаем. За это и умереть не жалко.

Лиза была другого мнения. Умирать ей не хотелось, она и не жила еще. Пятнадцать лет – разве это возраст?

– А милиция? – робко говорила она. – Однажды их могут арестовать.

Девчонки хохотали, словно она сморозила что-то до одури забавное.

– Милиция? А тебе твой ничего не рассказывал? Да она же вся у них с руки кормится, – пояснила Наташа. – Если когда-нибудь возникнет вопрос, арестовать твоего Серегу или честного человека, милиция арестует второго. Тебе понятно?

Ей было все понятно и от этого горько.

Одесса, 1890 г.

Как и предполагал Шепсель, им пришлось поработать на отца ровно три года. Из родного дома не пришлось бежать, вызвав гнев Якова: судьба распорядилась иначе.

Болезнь унесла в могилу сначала горбоносую добрую Софу, в последние минуты жизни сетовавшую, что она оставляет мальчиков и любимого мужа, а потом и самого Якова, пережившего жену всего на полгода. Сапожную будку захватил старший брат, неплохой мастер, жена которого (и где он отыскал такое страшилище?) невзлюбила своих родственников, не желавших помогать ее супругу.