– Торопишься? – довольно оскалился контролер, упиваясь сладостью власти. – А как же патент?

– Просрочка не преступление! – заявил я, отступая к противоположной стене.

– Согласен. Дух без патента не преступник, а конкурент. Кустарный промысел запрещен на Тиамате! – издеваясь, продекламировал тот.

– Патент еще в силе! Проверь, там всё оплачено!

– Ночь, но не утро.

– Слушай, зачем тебе это? – взмолился я. – Отдам же всё вечером!

– Всё? – поднял брови он.

– Ну не всё, но точно много. У меня семь темных с утра!

– От Сири? Не смеши мои перья. Через час никого из них не останется. От тебя смердит безысходностью.

– Сегодня всё будет иначе, – со значением произнес я. – У меня смена стратегии. Теперь ставлю только на темных. В голове очень-очень грязные мысли! Я гениальный злодей, вот увидишь.

– Ха-ха, рассмешил! – прыснул Кулл-Занг. – Ты и мухи не обидишь.

– Доброта и бедность для меня лишь прикрытье! – стукнул я щупальцем в грудь, почувствовав его колебания.

– Ладно-ладно… Тройной тариф и десять процентов?

– Пять?

– Катись в Бездну.

– Хорошо, пойдет! – торопливо согласился я.

– Договорились, – как бы нехотя кивнул Занг. – Кстати, на тебя сегодня кто-то поставил…

– Кто? – насторожился я. Судя по торжествующей ухмылке, меня облапошили.

– А я почем знаю? Контракт заключен. Удачи внизу! – попрощались со мной.

Прутья с облегчением загудели, отпустив клюв. Пентаграмма вновь приглашающе засветилась мертвенно-бледным. Тянуть с погружением больше нельзя. Но в тотализатор заглянуть просто обязан.

Я не поверил глазам. Напротив моего имени радостно пульсировала приличная сумма! Кто-то оптимистично поставил на цифру «семнадцать». Если придет столько темных, то мы сорвем куш.

Темнота вздрогнула и громко треснула, расползаясь черными клочьями. Вдруг стало холодно и влажно. Пощечина едва не оторвала мне голову, спугнув безмыслие болезненной суетой бытия.

– Бабу-уля! – возопил я захлебываясь. – Всё-всё! Проснулся!

Вопль спас от очередной водной процедуры, но не от пытки. Жесткое колючее полотенце едва не содрало кожу с лица.

– Сынок! – ахнуло большое неясное пятно, быстро принимающее знакомо пухлые очертания.

– Бить-то зачем?!

– Так мы кличем-кличем, а ты как мертвяк! Чай, напугалися! – притворно всхлипнула старуха.

Ну да, конечно. Мало что в мире ее могло испугать. Бабулю обходили стороной даже охотничьи псы, которых барон кормил человечиной. Постоялый двор требовал сильной и властной руки. Женская, как правило, злее. Сейчас с ней ни скалки, ни кочерги, а значит, бабуля была в настроении. Будь по-другому, минута лишнего сна обошлась бы дороже холодного душа.

– А сколько времени-то? – облегченно выдохнул я, когда кувшин с водой вернули на место.

За окном и правда неприлично светло. Обычно меня будили с первыми петухами. Они горланили и сейчас. Видимо, даже не вторые, а третьи.

– Почти шесть. Праздник сегодня. Полная зала народу, кухня горит! Живее, бесто… – сердито хлопнув, дверь отрезала окончание фразы. Впрочем, смысл предельно понятен и так: бабулю лучше не сердить. В гневе она просто ужасна.

Тяжело вздохнув, я проворно оделся, благо льняные штаны и рубаха навыпуск не изводили муками выбора. Половых не баловали, но я хотя бы спал в собственной комнате, а не на обеденных столах, как остальные.

Да, я любимчик. Шестнадцать лет назад бабуля приютила подкидыша. Из-за непростого прошлого, раскаяния или чувства вины она относилась ко мне даже лучше, чем к сыну. Разумеется, тот ревновал и мелочно мстил в меру сил и ума. Его, к несчастью, было немного. А вот дури хватало. Лавр третировал меня при малейшей возможности.