Именно эта «женоподобность» персонажей, изображавших гомосексуалов как чуждых и расчеловеченных, в середине 1970-х годов сильно препятствовала тому, чтобы к геям относились с уважением и на равных с гетеросексуалами, что делало каминг-аут практически невозможным.

«Что не так было с этими образами гомосексуалов, – продолжает Хеншер, – так это не то, чтобы они были оскорбительными, не то, что они были неверными, и даже не то, чтобы они были не смешными. Беда была в том, что они были лишь отражением ограниченного понимания природы и опыта гомосексуальности. Снова и снова, говоря с гомосексуалами, выросшими в 1970-е, слышишь мнение, что они понимали – они не такие, как мистер Хамфрис [ «Вас обслужили?»], но ни телевидение, ни кино не давали им ни малейшего представления о том, какими они могли быть»[204].

Однако в 1975 году с выходом на экраны биографического телевизионного фильма «Голый чиновник», портрет гея существенно изменился. Этот знаковый фильм, повествующий о необыкновенной жизни экстравагантного гомосексуала Квентина Криспа, завоевал сердца британцев и мгновенно сделал Криспа знаменитостью. Джон Херт исполнил роль Криспа настолько неотразимо, что получил британскую кинопремию BAFTA.

На протяжении всей своей жизни Крисп страдал от насилия и враждебности, но решительно отказывался идти на компромиссы в своем образе жизни. Фильм не был гламурной романтической драмой. Это не цепочка приукрашенных событий, а серия инцидентов, показывающих постепенный переход Криспа от момента самопознания к его дальнейшей жизни в Нью-Йорке. Обезоруживающе честный фильм, безусловно, расширял познания о гомосексуальности и свободе сексуального выбора. Но все же в середине 1970-х годов было опасно открыто заявлять о своей гомосексуальности друзьям, семье и знакомым, не говоря уже о работодателях или профсоюзах.

Гей-субкультура оставалась подпольной, обособленной, как гетто, и скрытой от людских глаз. Это привело к тому, что организации, такие как Центр гей-сообщества Южного Лондона в Брикстоне, были сформированы людьми, решившимися публично заявить о своей гомосексуальности. Нелегально занимая пустующие здания на Рейлтон-роуд и Мейолл-роуд, сообщество экспериментировало с новыми формами общежития для геев – людей, которые отчаянно искали выход из тяжелых ситуации, или просто были рады найти компанию не стыдящихся своей ориентации гомосексуалов, вместо того чтобы оставаться пристыженными и изолированными.

Тем не менее такие общины оставались на периферии, занимая места в заброшенных городских районах с высоким уровнем безработицы, преступности и дефицитом жилья, среди полуразрушенных зданий и ужасной экологии. В то же время по ночам гей-сообщества, ищущие развлечения, были ограничены собственными подпольными клубами и площадками: они могли развлекаться либо за закрытыми дверями частных клубов для гей-истеблишмента – с ужином, танцами и кабаре, либо в небольших укромных притонах с крошечными танцполами для гомосексуальной молодежи, которая танцевала там ночь напролет, надежно укрытая от жестокости внешнего мира. Именно с этих клубов началась американизация британской гей-культуры, в частности благодаря растущей популярности диско.

Хотя ведутся споры, появились ли дискотеки в 1960-х годах в Нью-Йорке в таких клубах, как Regine’s, Le Club и Ondine, или же в Париже в Chez Castel или Chez Rezine, всплеск популярности танцевальных гей-клубов скорее всего произошел в Нью-Йорке в начале 1970-х годов. Именно тогда, в подпольных танцевальных гей-клубах, таких как Loft, Tenth Floor и 12 West, и зародилась культура диско, где разгоряченные тела кружились под пульсирующие энергичные ритмы и вспышки стробоскопов, где открыто употреблялись наркотики, занимались сексом и танцевали до утра без остановки.