Посреди всего этого безобразия центральное место занимали Антонина Васильевна и невысокий, коренастый, обладающий мощной грудной клеткой и зычным голосом бригадир диверсантов-строителей. Основным полем их сражения была межа, на которой стояла баба Тоня и вопила, что с места не сойдет.

- А я вам еще раз говорю, уважаемая, у нас распоряжение было! Забор – сносить! Он мешает застройке! – громогласно заявлял бригадир, напирая на бабку, но та не сдавалась, ее пугать – гиблое дело.

- Ну раз сно́сите, то сноси́те вместе со мной! Хапают чужую землю средь бела дня! Бандиты!

- У нас разрешение имеется!

- Какое такое разрешение! Наш дом – историческая ценность! Нельзя его трогать!

- Тьфу ты! Да не трогает никто ваш дом! А двор у вас самостроем вырос!

- Каким таким самостроем? Я всю жизнь тут! А забор еще советская власть ставила!

- А нынешняя велела сносить.

- А нынешняя – власть бандитская. Знаю я их! Всех знаю! Честных людей там нет!

- Да мне пофигу, какие есть, каких нету. У меня распоряжение начальства!

- А у нас – глас народа! Сноси́ вместе со мной, понял?

- Успокаиваться не желаем?

- Не желаем!

-  А ну-ка, ребят, сносим бабку!

- Э-э-э-э! – раздался раскатистый рык от забора, и на авансцену выступил Гарик. – Какой нахрен «сносим»! Мы вам бабку не отдадим. И двор тоже.

В это самое время Бухан метнулся на половину врагов и нетрезво пробухтел:

- Мужики! Старуху-то не троньте, ну чё вы…

- А ты вообще молчи! – гаркнул кто-то из строителей. – Сам вчера с нами столбики выкапывал, а сам! 

- Какие еще столбики! – в ужасе охнула баба Тоня.

- Вот эти самые! – бригадир кивнул на сброшенные в стороне бетонные столбы, на которых держался весь забор.

- Кларка! – взвыла бабка.

Но Буханова ее не слышала. В этот самый момент она отчаянно подавляла бригадира строителей своим авторитетом, в смысле, прелестями – сверкающими глазами, выдающейся грудью и навевающими недвусмысленные фантазии не менее выдающимися бедрами. Всю эту агрессивную красоту тот наблюдал с прищуром и преображавшей его грубоватое лицо ухмылкой, так же весьма однозначной. Такое подавление его определенно пёрло. 

- Я вас последний раз по-хорошему прошу, - промурлыкал бригадир, - освободите территорию и разойдемся без драки. Вот оно вам надо – с олигархами связываться. У нас работа!

- У вас разбой! – закричала Антонина Васильевна. – Игорь! Звони давай в полицию, чего стоишь! Пускай арестовывают!

- БабТонь, - подала голос вместо Гарика Женька, наблюдающая искры, вспыхнувшие между Кларой и бригадиром. И ловила себя на удивительной, совершенно несвойственной ей мысли: она завидует. Да-да, завидует той химии, что рождается прямо у нее на глазах, - результат может оказаться прямо противоположным. Арестуют… других.

- И пусть арестовывают! Дойдет до суда – я им всем все скажу! – бушевала Антонина Васильевна. – Вздумали простой народ притеснять, чтоб им пусто было.

- Кхе-кхе! – вставил свои пять копеек Андрей Никитич, обращаясь к бригадиру. – Может быть, вы нам бумагу-то свою покажете, а? А то вдруг никакой бумаги нет, а вы тут устроили.

- Ничего мы не устроили! У меня приказ!

- Что мне его бумага? Бумага-то что? Их сколько хочешь напечатать можно, - прокричала баба Тоня. – Только покажи мне свою бумагу, я тебя ее съесть заставлю, понял? Вызывайте полицию, вяжите нас, а мы свою землю не отдадим! – и неожиданно запела:

- Никто не даст нам избавленья:

Ни бог, ни царь и не герой.

Добьёмся мы освобожденья

Своею собственной рукой.

- Если она не уймется, нам точно придется ей на адвоката сбрасываться, - сказала Женя отцу.