Моджеевский усмехнулся и глянул на часы.

- Алин, - позвал он, - мне пора. Ты остаешься или как?

- Нет, я с тобой. Только хочу все-таки примерить. Можно? – спросила она Юльку.

- Разумеется, можно. О цене предупреждаю сразу. Шестьсот пятьдесят долларов – и ваше.

- Сколько?! – опешила Алина, а Юлька в ответ улыбнулась несколько насмешливо, но зато вполне чистосердечно:

- Эксклюзив дешево стоить не может. Зато второй такой ни на ком не найдешь. Вот, к примеру, твоя сумочка – явно в той же ценовой категории, если не выше. И я готова побиться об заклад, что, кроме тебя, она доступна еще куче народа. Были бы деньги – пошел и купил. В отличие от броши Рейнад сороковых годов. Так что хорошенько подумай, можешь погуглить и посмотреть цены у других продавцов. Все же это не чешская бижутерия.

- И точно не Китай?

- Абсолютно точно. Тебе поклясться? Как? Из вариантов: клятва репутацией, клятва на крови, могу еще на Библии, но здесь нету.

Не выдерживая такого массированного артобстрела, Алина беспомощно посмотрела на Моджеевского.

Он отлепился от мебели, возможно, тоже представителя какой-нибудь известной среди ценителей фабрики, и подошел к Юле – так близко, что почувствовал запах ее духов и рассмотрел тонкие, почти незаметные морщинки в уголках глаз. Когда появились?

- Карты принимаете?

- Конечно, принимаем, и кассовый аппарат имеется, законодательство чтим, - совершенно спокойно ответила Юля, тоже глядя в его лицо. Блекло и равнодушно. Потом сделала шаг назад, к прилавку и вытащила брошь из-под стекла. Одним движением присобачила ее на лацкан Акаевского пальто и удовлетворённо хмыкнула:

- Я же говорила, что сюда идеально пойдет. Берете?

- Берем, - кивнул Богдан, вынимая бумажник.

Не менее шустро перед ним появился и терминал с набранной суммой озвученной стоимости изделия.

Моджеевский пару раз ткнул в какие-то кнопки и приложил карту. Аппарат издал приличествующий ему звук и выдал чек прямо в руки хозяйки. Малич пару секунд ошалело смотрела на цифру, значившуюся в нем, почти в полтора раза превышающую ту, которую она назвала, а потом прокатила по горлу подкативший ком и подняла глаза на Богдана.

- Ты сдурел? Что это? – пискнула она, вмиг растеряв всю свою сдержанность и на мгновение вдруг став той Юлькой, которую он все еще помнил.

- Это за лекцию о Рейнад, - не поведя и бровью, отозвался Богдан. – Увлекательно.

- Чаевые, - догадалась Юлька. – Знаешь что?

- Что?

- Не знаю, как там было принято у тебя в Лондоне, но это значительно больше пятнадцати процентов от чека, которые допустимы согласно правилам моего магазина, - сообщила ему она со всей вежливостью, на какую только была способна. – Потому мне придется отменять транзакцию полностью. Или предложить на внесенную разницу еще какие-то изделия, потому что такой суммы наличными, чтобы вернуть, у меня в данный момент в кассе нет. Будем отменять?

- В любой нормальной стране принято, что интеллектуальный продукт стоит приличных денег, - скривив в усмешке губы, объяснил Богдан. – Поэтому отменять мы ничего не будем, как и брать другие побрякушки. Алина!

- Да, Богдан, идем, - Акаева в мгновение ока оказалась возле него и вцепилась мертвой хваткой в его локоть. – Спасибо! Это было... волшебно.

- Судя по тому, что Богдан Романович только что назвал это – побрякушками, все же не особенно впечатлило, - улыбнулась от уха до уха Юля. – Тогда тем более чаевые ни к чему. Богдан, давай карту, буду делать возврат.

- Хорошего дня, Юлия Андреевна, - проигнорировал ее деловитость Моджеевский, и не успела та и глазом моргнуть, как он покинул ее магазинчик, уводя за собой свою слегка оторопелую спутницу.