Вскоре после возвращения из своей первой поездки в Советский Союз я попал в театр на постановку «Трех сестер». «Скорее в Москву!» – повторяли сестры. «В Москву! В Москву! В Москву!» – восклицали они, продолжая вращаться в круговороте своих повседневных забот. Трагизм пьесы в том, что они никогда не поедут в Москву, жизненные обстоятельства настолько сильнее их, что они никогда не смогут выбраться из своего городка. До поездки в СССР это меня очень трогало, мне казалось, что их положение – это метафора того, как каждый человек неминуемо проживает свою судьбу. Побывав в Советском Союзе, я понял, что это пьеса о неспособности русских управлять вполне управляемой ситуацией, и мне потребовались серьезные усилия, чтобы взять себя в руки и не выбежать на сцену с криком: «Послушайте, есть же поезд на Москву, он отправляется из этого самого города каждый день, в четыре часа, садитесь на него. Бросьте в чемодан несколько платьев и езжайте. Я сам куплю вам билеты, только прекратите хныкать и сделайте что-нибудь».

Я сдержался, отчасти из уважения к актерам, но больше – из уважения к достоинству сестер. Ведь даже раздражаясь на них, вы не перестаете восхищаться ими, даже любить их. Хотя сочетание идеализма и праздности порождает раздражающую неспособность к действию, случается, что результатом является восхитительное душевное благородство. Вам действительно не жалко купить для сестер билеты на поезд, потому что они такие хорошие, так горячо верят в свои идеалы, которые наверняка развеялись бы, если бы сестры проверили их практикой. Они способны на такую великую радость, даже в своем городке, где никогда ничего не происходит, на такие взрывы эмоций, что, несмотря на все раздражение, сердце рвется им навстречу. Каждая из них как будто открыла собственный ящик Пандоры, но в процессе нескончаемой агонии жить им помогает такая огромная, непропорционально огромная, надежда, такой оптимизм, что на глаза наворачиваются слезы.

Как могут они надеяться, и надеяться, и надеяться перед лицом столь многочисленных свидетельств того, что все будет только хуже?

Все, что было связано с коммунизмом в Советском Союзе, включая его провалы, имело колоссальный размах. Советские люди ненавидят компромисс, средний путь, ту линию, которая подойдет большинству людей. Сталин захотел перестроить Москву, сделать из нее город бульваров и памятников государству рабочих. Для этого он разработал новый план города, обрисовав настолько грандиозные и далеко идущие перспективы, что выполнить все оказалось невозможным, так что сейчас город представляет собой лоскутное одеяло из его нереализованных проектов и памятник его грандиозным амбициям. На пачке самых обычных папирос, продающихся в СССР, изображена сеть каналов, пересекающих страну. Это тоже была затея Сталина, и хотя часть из них и была построена (трудом заключенных), потом он отказался от этой величественной, но абсурдной идеи. То же самое и с перестройкой. Никто из тех, с кем я встречался, не верит в то, что она сработает, позиция советских людей – это терпение в страданиях, которые, по их убеждению, от перемен только усиливаются. Немногие стяжатели организовали кооперативы и загребают большие деньги, но большинство людей ни о чем подобном даже не задумываются, они сидят и ворчат и жалуются на трудную жизнь, упуская многочисленные возможности, существующие вокруг. Теперь Соединенные Штаты и СССР – друзья, и хлеб стоит в разы дороже, чем несколько лет назад, сейчас сторонники капитализма могут открыто высказывать свои взгляды, так же как и сторонники фашизма. Можно ли считать это прогрессом? В Советском Союзе не очень-то верили в то, что жизнь постепенно улучшится, это было бы слишком похоже на компромисс. Там хотят, чтобы все изменилось за одну ночь: если вы не торопитесь распустить партию, избавиться от каждого существующего управленца и полностью уничтожить всю существующую систему, чтобы дать дорогу чему-то совершенно новому, то вы тратите время впустую. Подобно трем сестрам, всей душой рвавшимся в Москву, но не нашедшим в себе сил вырваться из налаженной жизни, упаковать вещи и купить билеты на поезд, те люди, которых я встречал в СССР, искренне хотят, чтобы перестройка работала, – но не до такой степени, чтобы взять свою жизнь в собственные руки и помочь ей в этом. Тем не менее они, как и чеховские сестры, полны надежд, силу которых трудно переоценить. Именно грандиозный размах и идеалистические устремления, а не практическое обещание капиталистической экономики позволили перестройке захватить умы, именно ее бунтарство зажигает сердца тех советских людей, с которыми я познакомился.