– Да почему же?

– Показать тебе? Эй, девка!

Юная девушка несмело вышла на середину. Из глаз ее потоком текли слезы.

– Не реви! – ухмыльнулся Луций. – Мы ничего с тобою не сделаем… А ну-ка, держите ее, парни…

Нагнувшись, тессарий одним движением разорвал на девчонке одежду и, засунув руку в промежность, осклабился:

– Так я и думал – девственница. Ты знаешь, Коморий, сколько она стоит?

– Да разве мало сейчас будет рабынь?

– И насколько она упадет в цене, после того как мы ей попользуемся? Чего они будут после этого стоить? Ты настолько богат, Коморий, чтобы перечить нашему оптию?

– А-а, так это оптий приказал.

– Ну да, он хорошо умеет считать денежки. Что пригорюнился, друг мой? Возьми лучше мальчика, клянусь, они ничуть не хуже!

– Мальчика? – Коморий прищурился. – А что ж, и возьму, может!

– Да вы что творите-то? – снова вскочил на ноги аспирант.

– Опять этот? – тессарий нехорошо ухмыльнулся и махнул рукой. – Ну, надоел! Кассий, Сергий, Тит! Тащите его на конюшню да хорошенько выпорите. Я вам даже свою плетку дам.

– А сам неужто не примешь участие в экзекуции? А, господин тессарий?

– Может быть, и приму… – гулко хохотнул Луций. – Но сперва женщины! Говорят, жительницы Бракатой Галлии такие обворожительные, куда лучше нарбоннок. Правда, я пока что-то этого не заметил. Может, не на тех смотрел? Да, и вон ту красавицу прихватите… Вон, в том углу, с малышом… Да куда вы ребенка-то тащите, бросьте его, дурни!

– Так ты же сказал – «с малышом», господин Тессарий!

– О, боги… На что мне ее малыш? Женщину, женщину тащите… Да! И этого – на конюшню, живо!

Виталий и опомниться не успел, как его уже подхватили под руки, поволокли, по пути умело отоварив по почкам, так что молодой человек принялся хватать ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.

Конюшней служил расположенный неподалеку сарай – длинный, глинобитный, заваленный навозом и сеном. С хохотом бросив пленника в навоз, римляне закрыли ворота снаружи на засов. Приводить приговор в исполнение немедленно никто не рвался, слава богу, несмотря на приказ сержанта.

У воинов имелось занятие поинтересней: уже слышался женский визг, затем плач, потом хохот… Причем они так торопились принять участие в развлечениях, что даже не связали Виталия. Расслабились, так сказать, аж службу забыли. Вот уж нагорит им от легата…

Сплюнув, Виталий поднялся на ноги и прислушался к собственным ощущениям. Губы были разбиты в кровь, в боках саднило, однако ребра не сломаны и почки не отбиты – хоть одна хорошая новость за этот день!

Брезгливо смахнув с себя прилипший навоз, аспирант в задумчивости оперся локтем о стенку и вдруг почувствовал, что опора прогибается и подается назад. Ну, конечно! Плетеная лоза, обмазанная глиной – вот и вся стена. И как только здесь зимой кони не мерзнут?

Притихнув, Виталий прислушался, выждал секунд пять, а затем начал осторожно ломать стену. Пришлось повозиться, хоть плетенка поддавалась довольно легко, но глина отваливалась слишком большими кусками, с шумом падая под ноги. Это было опасно – могли услышать.

Молодой человек действовал осторожно, сбивая в кровь ногти; если поблизости раздавались шаги или голоса, он совсем прекращал работу, выжидал, чтобы чуть погодя начать снова.

Вот наконец дыра стала достаточно большой, чтобы можно было пролезть. Он уже опустился на четвереньки, как вдруг рядом, за стенкою, послышались какая-то возня, ругательства, истошный женский визг.

– Ори сколько хочешь, тварь! – злорадно произнесли по-латыни. – Никто тебе не поможет!

– Нет, пусть заткнется! У меня уже заложило уши… Кому говорю, заткнись!