С того дня, как погибла лошадь ее отца, Тэсс Дарбейфилд, хотя и смелая от природы, стала бояться езды, даже легкие толчки ее пугали. Сейчас она с беспокойством заметила, как неосторожно правит лошадью ее спутник.

– Я думаю, спускаться вы будете медленно, сэр? – сказала она с напускной беззаботностью.

Д’Эрбервилль повернулся к ней, прикусил сигару крупными белыми зубами, и губы его раздвинулись в медленную улыбку.

– Что же это, Тэсс? – сказал он, попыхивая сигарой. – Как можете вы, смелая девушка, задавать такой вопрос? Конечно, я всегда пускаю лошадь в галоп – самый лучший способ поднять настроение.

– Но, быть может, сейчас вам этого не нужно?

– Увы! – отозвался он, покачивая головой. – Считаться приходится с двумя. Я не один. Нельзя забывать о Тиб, а у нее капризный норов.

– Кто это?

– Да моя кобыла. Мне показалось, что она только что оглянулась и посмотрела на меня очень хмуро. Вы не заметили?

– Не надо пугать меня, сэр, – сдержанно сказала Тэсс.

– Я вас не пугаю. Если есть на свете человек, который мог бы справиться с этой лошадью, то человек этот – я. Я не утверждаю, что это вообще возможно, но если кто-нибудь имеет над ней власть, то это я.

– Зачем же вы держите такую лошадь?

– Вот об этом стоит спросить. Должно быть, такая моя судьба. Тиб уже убила одного парня, а как только я ее купил, она едва не убила меня. Затем – можете мне поверить – я едва не убил ее. Но она все-таки капризна, очень капризна; и порою иметь с ней дело – значит рисковать жизнью.

Они только что начали спускаться, и ясно было, что лошадь сама, или повинуясь его воле (последнее было более вероятно), прекрасно понимала, какого безрассудства от нее ждут, и не нуждалась в понукании.

Вниз, вниз мчались они! Колеса жужжали, как волчок, кабриолет кренился то вправо, то влево – он летел слегка наклонно, – круп лошади перед ними поднимался и опускался, как волна. Порой колесо приподнималось над землей, казалось, на много ярдов, камни, вертясь, летели через изгородь, из-под копыт лошади вырывались искры, видные даже при дневном свете. Прямая дорога перед ними словно расширялась, насыпи по сторонам раздвигались, как концы расщепленной палки, и проносились мимо.

Ветер продувал насквозь белое муслиновое платье Тэсс, а вымытые ее волосы развевались за спиной. Она решила скрыть свой страх, но схватила д’Эрбервилля за руку, державшую вожжи.

– Отпустите руку! Нас может вышвырнуть, если вы будете это делать! Обнимите меня за талию.

Она обхватила его за талию, и так они спустились к подножию холма.

– Слава богу, целы, несмотря на ваше безумство! – сказала она; лицо ее пылало.

– Тэсс, фи! Вы сердитесь! – отозвался д’Эрбервилль.

– Я правду говорю.

– А как вы неблагодарны – перестали за меня держаться, как только почувствовали себя в безопасности!

Она не думала о том, что делает, когда помимо своей воли уцепилась за него; ей было все равно, мужчина это или женщина, палка или камень. Теперь, опомнившись, она ничего не сказала и продолжала хранить молчание, пока они не поднялись на вершину следующего холма.

– Ну вот, еще разок! – сказал д’Эрбервилль.

– Нет! – воскликнула Тэсс. – Прошу вас, сэр, будьте благоразумнее.

– Но когда люди оказываются на вершине одного из высочайших холмов в графстве, надо же им спуститься вниз, – возразил Алек.

Он ослабил вожжи, и снова они понеслись. Когда их начало швырять из стороны в сторону, д’Эрбервилль повернулся к ней и сказал с шутливой насмешкой:

– Ну-ка, красотка моя, обнимите меня за талию, как раньше.

– Ни за что! – с независимым видом отозвалась Тэсс и старалась удержаться, не прикасаясь к нему.