– На, малыш, оденься. Он не очень чистый, зато целый.

Подхожу к Егору. Да уж, тут дела не очень. Перебиты обе голени. Острые сколы костей выпирают сквозь ткань штанин. Ладно, бывало и похуже. Присаживаюсь рядом с ним на корточки.

– Жгут есть? А то у меня всего один.

Он отрицательно мотает головой, а потом кивает в сторону УАЗа. Понял, потерпи немного, я сейчас.

Юрка, оказывается, жив. Стоило мне только дотронуться до его залитой кровью «разгрузки», как он открывает глаза.

– Помоги, – шепчет он, хватая меня за рукав «горки», а на губах у него лопаются пузыри кровавой пены.

– Сейчас, браток, потерпи чуть-чуть, – отвечаю я, прекрасно понимая, что сделать ничего не смогу. Куртка на его груди изорвана пулями в клочья, то, что он все еще жив, – это просто чудо. Но вот-вот это чудо закончится.

– Скажи, кто ты?

В глазах у этого мальчишки столько мольбы и надежды, что я просто не могу ответить по-другому.

– Я офицер спецназа Главного разведывательного управления Генерального Штаба, парень. Здесь нахожусь с секретным и очень важным заданием.

– Я знал… – чуть слышно выдыхает он. На новый вдох его жизни уже не хватает.

– Прости, брат. – Я закрываю Юрке глаза и отхожу к УАЗу. Обшаривать карманы умершего у меня на руках человека я не смогу. Зато в автомобильной аптечке нахожу и жгут, и пару рулонов какого-то странного, слишком толстого, но вполне чистого бинта.

Иду назад к раненому. Девчонка уже натянула на себя мою «березку»[10], в которую ее, честно говоря, можно завернуть два раза, да еще и место останется. А жаль, блин! Малолетка она еще, конечно, но вот грудь – размер третий, не меньше, и вполне даже красивой формы, приятной мужскому глазу. Да и ножки ничего, длинные, стройные. Так, стоп! Что-то тебя, милый мой, не в ту сторону занесло. Вот что полтора месяца воздержания с мужиками делают! Теперь она сидит рядом с братом и рыдает в два ручья, размазывая слезы по симпатичной мордашке.

– Егорка, тебе больно?

Обожаю женщин! Нет, мля, дура, щекотно ему! С перебитыми-то ногами!!! Но вслух я, разумеется, ничего похожего не скажу. Ей, бедной, сегодня и так досталось. Присев рядом, говорю:

– Не реви, все нормально, рана не сильно опасная. Через пару месяцев бегать будет – не догонишь.

Леплю ей эту успокоительную чушь, а сам меж тем, достав из «мародерки» свой жгут в пару к найденному, накладываю их парню поочередно на обе ноги.

– Ты лучше, красавица, чем сырость разводить, нашла бы мне четыре дощечки или чего-нибудь в таком роде вот такой вот длины. – Я развожу ладони примерно на метр. – На шины.

– Хорошо, – отвечает та и, шмыгнув носом, отправляется на поиски.

Ищет не долго, просто запрыгивает в кузов «Бычка», с треском ломает там какой-то ящик и приносит мне четыре вполне приличные дощечки, ровные и прочные.

– Ай, молодца. А теперь пойди в сторонке погуляй. То, что тут сейчас будет, тебе не понравится.

Ножом разрезаю залитые кровью штанины, освобождая раны. Протягиваю парню свой кошелек.

– На, в зубах зажми, сейчас больно будет. Готов?

Тот отважно кивает головой, но стоит мне дотронуться до его ноги, взвывает дурным голосом. За спиной слышу сдавленный всхлип. Не ушла-таки Оксана.

– Кому, млядь, сказано – брысь отсюда! – рыкаю, обернувшись через плечо.

Девчонка, всхлипнув еще раз, стремглав отскакивает на несколько метров. Блин, да в кого ж я сегодня такой добрый-то, а?! Достаю из оранжевой аптечки одну из пяти ампул буторфанола[11], которые я, как старший группы, получил еще в Моздоке. Ослабив жгуты, прямо сквозь штанину вкалываю ее Егору в ягодицу.