Я терпеливо вздыхаю. В груди по-прежнему ноет.

– Ладно, черт с ним. Со сном более-менее понятно. А дальше? Холод приходит и… что?

– Холод выбирает… – Старшая с трудом подбирает слова, – и так замороженную цель. Заторможенную. Он ее касается, и ученик исчезает вместе с Холодом.

Я молчу. Не знаю, как на это реагировать. Голова от полученной информации начинает противно гудеть, и я слабо трясу ей, пытаясь уложить там эту дикую историю. Невольно вспоминаю Пуделя, Майора и «трудный период», про который они оба говорили.

Пока я сижу и пытаюсь смириться с этим абсурдом, в груди снова понемногу теплеет, и это так приятно, что я уже готов принять на веру что угодно. В дальних уголках сознания бьется идиотская идея, что теперь – после прикосновения Холода – местные легенды пустят во мне свои корни, и скоро я начну верить во все это и воспринимать так же нормально, как старожилы. Что ж… я пока не могу разобрать, плохо это или хорошо.

– Ясно, – выдавливаю. – И куда они потом деваются?

– Никто не знает, – отвечает Старшая.

– И, что, никто не искал?

– Опять решил, что ты тут самый умный?

Я устаю бодаться со Старшей и качаю головой. Ладно, видимо, искали и не нашли, так и запишем. Я вдруг понимаю, что меня волнует еще один вопрос.

– Но ведь Холод коснулся меня. И я не исчез…

Боюсь договаривать свою мысль, но по моему учащенному дыханию Старшая и так понимает, чего я боюсь.

– Не волнуйся, ты уже не исчезнешь. Ты сбил Холод с толку, он не нашел свою цель и ушел. В Казарме Нумеролога поставят на ноги, и Холод перестанет быть для него опасным. – Старшая пожимает плечами и добавляет: – Что бы ты там себе ни думал про Майора, он это действительно умеет.

Я хмурюсь.

– Так туда отправляют за этим? Получается, Майор тоже знает про Холод? И директор знает? Как это может быть, ведь…

– Хочешь расспрашивать их – иди и расспрашивай, – отмахивается Старшая и встает. – Но лучше тебе сейчас отдохнуть. И мой тебе совет: поменьше бери на себя задачи, которыми должен заниматься не ты.

Я открываю рот, чтобы возразить, но Старшая направляется к двери, а через секунду в тридцать шестую возвращаются мои соседи, и я понимаю, что теперь донимать вопросами будут уже меня.

Вернувшись из Казармы, Сухарь, Стриж и Далай-Лама обступают меня и чуть не разрывают мне уши беседами. Я честно пытаюсь ориентироваться в потоке вопросов и историй, но половина в моей голове просто перемешивается, а другую половину я не запоминаю.

Ребята наперебой рассказывают что-то про интернат, упоминают Казарму, и снова пытаются вызнать подробности про болотницу. Кто это такая, я так до конца и не понимаю, поэтому честно признаюсь, что ответить мне нечего.

Удивительно, но разговоров про Холод мы почти не заводим. Не могу сказать, что я этому не рад. Произошедшая история для меня все еще выходит за рамки разумного, и разговаривать о ней вот так запросто я пока не готов.

Будучи не самым внимательным слушателем, совершенно не подготовленным к такому количеству рассказчиков, я стараюсь делать хотя бы то, что хорошо умею – отмечаю особенности поведения моих соседей по комнате и составляю их примерные портреты.

Стриж среди них самый забавный и открытый. Он широко и искренне улыбается, не стесняясь кривоватых зубов, пышет радостью и энергией. Очень активный и компанейский, хотя часто заговаривается или сбивается, из-за чего стесняется и обрывает мысль на полуслове: вероятно, кажется себе глуповатым. Кличка ему подходит, внешность у него и вправду вызывает ассоциации с маленькой птичкой. Довольно крепкое тело выглядит удивительно миниатюрным, а бегающие глазки и голова, похожая на шарик, припорошенный «ежиком» волос, довершают начатое. Стриж постоянно что-то жует: помалу, но очень часто. Как на него ни посмотришь – все время в руке то сушка, то сухарик, то конфета. А еще он очень наивный, отчего послушный. Простодушно принимает участие во всем, что делают соседи по комнате. Это даже настораживает. Если б такой парень угодил в компанию к настоящим подлецам и манипуляторам, оказался бы погребенным под ворохом проблем. И, скорее всего, даже не заметил бы этого! По счастью, в тридцать шестой таких нет.