– Что? – переспрашивает она несколько секунд спустя. Взгляд ее фокусируется на мне, лицо делается вытянутым и каким-то болезненным. Смотреть на меня, как на грязь из-под ногтей, она перестает. Видно, что внутри нее разворачивается настоящая борьба, но она изо всех сил старается этого не показывать.

В комнате стоит звенящая тишина, все ждут вердикта Старшей. Когда она наконец заговаривает, голос ее звучит более хрипло, чем обычно:

– Так. Тридцать шестая, соседа под руки – и бегом к Майору.

– Ночью? – удивляется смуглый парень в идеально белой пижаме.

– А раньше надо было думать! – отчитывает его Старшая. – Теперь придется ночью. Давайте, быстрее. Одна нога здесь, другая там. Живо!

Она бросает очередной критический взгляд на Нумеролога и недовольно цокает.

– Бестолочи!

Тридцать шестая начинает суетиться, кавардак оживает и перемещается, будто желает выпорхнуть на волю. Наконец три обитателя комнаты выстраиваются перед Старшей шеренгой в ожидании ее приказа. Я все это время стою, слегка согнувшись, и опасаюсь делать глубокие вдохи. В груди волнообразно ноет, в животе муть. Старшая недовольно поглядывает на меня, и я, к собственному удивлению, понимаю, что она волнуется, хотя и не подает виду.

– Эй! – робко обращается кто-то. До меня не сразу доходит, что невысокий парнишка с шарообразной головой и птичьими глазками обращается ко мне, а не к Старшей. Я вымученно поворачиваю к нему голову и убеждаюсь в своей догадке. Лицо паренька сияет. – А это правда, что ты сегодня спас кого-то от болотницы?

Я хмурюсь.

– От болотницы?

– Стриж, ерунду не болтай, – чеканит Старшая. – У тебя сейчас дело есть, не забыл?

– Да, – неловко соглашается парень по кличке Стриж, – но… разве там болотницы не было? Это не она его утащила? Кстати, кого… а то все разное говорят… но большинство говорит, что ты его спас. Кто-то, правда, считает, что ты сам его и… ну… того…

– Что? – вскидываюсь я и, охая, кривлюсь от боли в груди, отозвавшейся на попытку распрямиться.

– Стриж, – предупреждающе понижает голос Старшая.

– Идите вы к черту со своими слухами! – устало шиплю я.

– Не переусердствуй, – обрубает меня Старшая и снова смотрит на моих соседей. – А вы, хватит тормозить!

Те не спешат покидать комнату, хотя уже ждут одетые. Самый высокий, присыпанный маком веснушек, помогает Нумерологу обуться.

– Я Стриж, как ты понял, – не унимается мой горе-собеседник. – Этот, в белой пижаме, Далай-Лама. Можно просто Лама…

– Нельзя «просто Лама», – тут же недовольно возражает названный.

– … этот высокий – Сухарь. А тот, кого ты спас – Нумеролог. Будем знакомы, Спасатель. – Стриж неуверенно пожимает плечами, оглядывая соседей. – Думаю, уже можно, да? Все как… согласны?

Старшая скептически приподнимает бровь, но ничего не говорит. Соседи переводят на меня взгляд и наперебой начинают что-то щебетать, и в их невнятных высказываниях я улавливаю звуки согласия. Даже Нумеролог что-то хрипит, глядя на меня благодарными глазами-черносливами. Далай-Лама и Сухарь подаются в мою сторону, чтобы обрушить на меня шквал рукопожатий, но Старшая отгоняет их, и на этот раз я ей даже благодарен. При сильной ноющей боли в груди я сейчас не очень обрадуюсь, если меня начнут трясти за руку три восторженных труса, коими я до сих пор подспудно считаю своих соседей.

– Сделайте уже хоть что-то полезное! – командует Старшая.

На этот раз мои соседи подчиняются и неловкой процессией покидают тридцать шестую. Я уверен, что Старшая последует за ними, но она остается, и вот мы уже в комнате одни.