От того, что это произошло во время нашего задушевного – как мне казалось – разговора?

От того, что я не уследил, не остановил его и не разубедил?

От того, что ему так легко удалось отвлечь меня клятым чаем с печеньями?

Наверное, от всего вместе. Почему-то даже от того, что пресловутого чая с печеньями в рюкзаке не оказалось.

– А еще… это странно, – продолжаю свою мысль уже вслух, – но мне неуютно, потому что мне не наплевать на все происходящее здесь. – Морщусь от этих слов, как будто они режут мне язык. – Лез с вопросами к Старшей, потому что хотел узнать, как все устроено… но это еще ладно! Многие бы лезли в первый день. А вот зачем я с Майором сцепился, вообще не знаю. Увидел, как он учеников гоняет, и с катушек слетел. А потом ты, – укоризненно смотрю на спящего парня. – Я когда за тобой бросился, я это сделал, не думая. Даже не знал, хочешь ли ты, чтобы тебя спасали. Может, тебе это было совсем не нужно? Может, я хуже сделал? Мне твердят, что я сделал все правильно, но я… я хочу, чтобы так и было, только я не уверен, понимаешь? Я ни в чем не уверен. Ни капельки!

Опускаю голову и сжимаю кулаки, чтобы не дать волю захлестнувшим меня переживаниям. Мое тихое отчаяние съедают стены, изголодавшиеся по разговорам, и оставляют мне тишину.

Я вздыхаю.

– Ты знал, что я за тобой полезу? – продолжаю свой абсурдный допрос. – Я ведь мог встать истуканом и молча смотреть, как ты тонешь. Не со зла, а просто потому что растерялся бы. Но я полез. Ты это знал? Тебе это было нужно – чтобы кому-то было не наплевать? Или ты ждал, что я не вмешаюсь?

Конечно же, Пудель мне не отвечает. Его сон кажется таким глубоким, как будто это и не сон вовсе… как будто он…

За окном вдруг завывает ветер, да так сильно, что я вздрагиваю. Правую ногу внезапно пронзает острая спица боли, заставляющая меня подскочить и зашипеть. Тихая палата превращается для меня в пристанище шелеста заоконной листвы, похожего на шепот, собственного шипения, и тихого дыхания спящего. За этой какофонией, показавшейся мне ужасно громкой, я не слышу, как открывается дверь.

– Все в порядке, малыш? – доносится до меня голос Майора. Шум резко стихает, будто его и не было. Или он был только в моих ушах?

Резко оборачиваюсь, забывая о притихшей ноге.

– Вы, что, теперь повсюду собрались за мной ходить? – шиплю я. Почему у меня такое чувство, будто Майор только и ждет, что я отреагирую на «малыша»? Если так, то мне совсем не хочется доставлять ему такое удовольствие.

– Мне показалось, у тебя что-то случилось, – спокойно отвечает он.

– Случилось, – ядовито говорю я. – Человек, с которым я почти подружился, рассказывал ужасы про вашу физподготовку, а потом решил утопиться. Вот, что случилось.

– Директор ведь тебе объяснил… – примирительно начинает Майор, но я перебиваю его.

– Что дело в его неуравновешенности? – кошусь на Пуделя и морщусь. Он вовсе не показался мне психом, когда мы сидели у болота. Он был уставшим, да, но не безумным и не печальным. Или печальным он все-таки был, а я не смог этого разглядеть? Не придал должного значения? Так или иначе, идти на поводу у Майора мне не хочется, и я упрямо качаю головой. – Каким бы неуравновешенным он ни был, не отрицайте, что вы его провоцировали! Думаете, все можно вылечить на плацу? Здесь вам не армия! Если вы знали, что у него проблемы, надо было сразу отправить его сюда, под надзор…

Майор выслушивает меня удивительно спокойно. Я бы на его месте уже сам себя приструнил, а этот молчит. Внимает. В какой-то момент это становится просто невыносимо, и я понимаю, что выдохся.