– Есть один, – сказал Питон, с деланой задумчивостью разглядывая обрез, который держал в руках. – А ты че, в натуре, раскомандовался? Думаешь, если жути нагнал – то и начальника включить можно? Давай, слышь, обороты сбавь.

– А Питоша прав. – Колода, затоптав окурок, встал. – Игорек, тут лохов нет, разводить некого. С такой твариной, которая на горке осталась, мы, сам понимаешь, и вдвоем, если что, управимся. Я поначалу-то решил, что без тебя сложно будет. Но сейчас других страстей что-то не вижу. И есть ли они, кроме артефакта этого красивого? Может, на горке и закончились? Так что давай без гонора, чтоб все ровно было. Лады?

Сапсан расплылся в циничной ухмылке. Без гонора? Конечно, о чем речь, господа. Хотите в демократию поиграть? Посмотрим, после какой по счету оторванной или отъеденной конечности вы поймете, что здешняя жизнь не предусматривает равноправия. Что проводник – это царь, бог и воинский начальник, а все остальные должны молчать, кивать и слушаться. Хотите? Давайте поиграем.

– Да конечно, парни! – сказал он. – Ну погорячился. С кем не бывает. Волнуюсь все-таки. Так идем?

– Идем-идем, – ответил Питон, собирая остатки их нехитрого завтрака. – Цацку только подбери.

Тучи окончательно поглотили небо, затянув редкие голубые проплешины белесой пеленой. Ветер стих, и вместе с ним исчез вкрадчивый шелест немногих оставшихся на деревьях листьев. Даже вода в лужах, еще недавно звонко хлюпавшая под ногами, будто стала гуще и уже не вздымалась брызгами, а медленно обволакивала подошвы башмаков.

Брели гуськом. На этот раз впереди шел Сапсан. Перекинув через плечо найденный ранец, он привычно игнорировал пейзажное недружелюбие, уделяя большее внимание тем местам, куда собирался сделать шаг.

Питон с обрезом следовал в паре метров сзади, и сталкер чуть не физически ощущал, как в спортсмене тлеет презрение. Наверное, такое же презрение – глухое и непредсказуемое – испытывают дворовые гопники к скрипачу-очкарику. Сапсан никогда не разделял подобных эмоций, хотя кротким нравом в подростковые и юношеские годы не отличался. Тоже мог посидеть с расхлябанной гитарой и дешевым пивом на лавочке у подъезда, задирая вместе с такими же приятелями-оболтусами проходящих мимо ботанов, старающихся испуганной тенью прошмыгнуть под сень своих окон, где умничку-сыночка бдительно высматривает строгая мама. Но уже тогда Сапсан, который был еще и не Сапсан, а Игорян, понимал, что презирать этих бледных очкариков не за что. Не уважать – сколько угодно. Ведь уважение заслужить надо. Но и презирать человека только за то, что у него другая дорога, – глупо. Потому что презрение тоже должно быть заслуженным.

Позже сталкерская жизнь, самой своей сутью обнажающая всю человеческую гниль, утвердила его в правильности этой мысли. На пустых или неинтересных людей сталкеры просто не обращают внимания. А вот те, кого сталкеры презирают, заслуживают такого отношения полностью. И, понимая это, долго глаза не мозолят – уходят. А если не понимают и не уходят, то мрут. Но мрут, надо отдать им должное, с пользой для других. Правда, очень часто с помощью этих самых других.

Питон, похоже, принадлежал к другой касте. Касте самопровозглашенных «правильных пацанов». У которых и сила есть, и наглости хоть отбавляй. Все бы хорошо, но вот беда – быть умным для «правильного» пацана лютое западло. Ну-ну. Таких «правильных» в Зоне пруд пруди. Мародерами называются. Шакалы здешних прерий. Бандиты, в общем…

Звук автоматной очереди протрещал неожиданно. Пули взрыхлили землю в нескольких метрах перед путниками.