Полдня пробирались через чащу. Наткнулись на ручей, попробовали идти по руслу, но слишком много деревьев лежало поперек. На земле можно переступить, а здесь комель на одном берегу, вершинка на другом – пригибайся, ползи под стволом чуть ли не на четвереньках, а он тебя норовит ухватить за шиворот острыми сучьями.

Олаф крепился, Владимир слышал только яростное сопение и стук железа по дереву. Викинг старался идти впереди, сбивал топором ветки. Человек протиснется везде, но конь не для леса, и Владимир ожидал, что викинг вот-вот сдастся, признается, что зря тащат коней, когда спереди донесся его сдавленный возглас:

– Или мне мерещится…

– Что там?

– Деревья вроде бы светлеют.

– Мерещится, – отмахнулся Владимир. – Тебе уже мерещилось.

Олаф заспешил, стук топора и нетерпеливый голос зазвучали чаще. Владимир тащил усталого коня почти силой, под ногами сырой мох сменился травой, деревья в самом деле стали словно чище, а впереди возник свет.

Олаф радостно повизгивал, как огромный щенок. Толстые корявые стволы расступались, лесная тьма оставалась за спиной. Валежин уже не попадалось, под ногами чисто, только трава, даже сушин нет – явно сюда захаживают за дровишками, хворостом, сухими сучьями. Даже на березах видно, как драли бересту, Олаф таких примет не замечает.

Олаф ждал Владимира у крайних деревьев. Дальше расстилалось поле, большей частью засеянное. А еще дальше белели хатки с соломенными крышами.

– Можно было и остальных взять, – сказал Олаф с укором.

Владимир опешил:

– Других? Да ты едва с этим не помер! Ладно, собирай сучья, готовь костер. Заночуем здесь.

Олаф вскрикнул:

– Да вон же хатки! Там теплые постели, молодые девки. Настоящая еда!

– Это я слышу от викинга? – удивился Владимир.

– Я могу перенести больше, чем ты, – огрызнулся Олаф. – Но почему терпеть, когда можно есть мясо, а не грызть черствый сухарь? Спать на мягком, да еще с теплой девкой?

– Потому… что в весях вблизи могут быть люди Варяжко. Разве он не разослал всюду, чтобы вызнавать о нас? И вот кто-то пошлет тайком мальчонку с весточкой, что двое беглых разбойников бесчинствуют в хате его соседа…

Олаф разочарованно отмахнулся:

– Ладно. Лишь бы добраться до Царьграда. Там я отыграюсь! Ох и отыграюсь же…

Небо уже окрасилось в красные цвета, тени пробежали вдоль поля. В лесу темнело быстрее, пришлось отступить в глубь леса, прикрываясь деревьями. Олаф, выказывая, что и он знает немало воинских уловок, разжег огонь в яме. Пусть даже случайно забредший в лес не узрит багровых отблесков.

За деревьями просматривались две крупные поляны с сочной травой, стреноженные кони тяжело заковыляли в ту сторону. Олаф погрыз сухари, воду взяли из ручья, и тут же заснул на голой земле. Даже ветки не срубил на постель. Владимир заметил, как по лицу блуждает счастливая улыбка. Похоже, уже отыгрывается в богатом и распущенном Царьграде.

В лесу было еще темно, но Владимир потряс Олафа:

– Вставай! Кони отдохнули, надо уйти как можно дальше.

Олаф раскрыл глаза, прорычал:

– Ты что? Еще ночь!

– Птицы поют, – возразил Владимир. – Им сверху виднее.

Когда выехали из леса, рассвет в самом деле окрасил белый свет в нежные розовые цвета, словно румянец на щеках молодой и чистой девушки. Воздух был холодный, как вода из ручья, и Олаф чертыхался без остановки, пока не оседлал коня.

Деревья остались позади, ехали вдоль опушки. Суровая стена высоких стволов тянулась слева, справа расстилались поля, луга, хатки показались только однажды, но Владимир проехал вдалеке: люди Варяжко могут шнырять всюду. А если за их голову объявили еще и награду, почему бы и нет, то охота развернется нешуточная.