Я пялилась на его трость, которую он держал у груди в вертикальном положении, поэтому не упустила из виду его руку, когда он протянул ее мне, отпустив рукоятку трости.

Я протянула правую ладонь в ответ.

– Рад познакомиться, – сказал он, крепко пожимая мою руку. – Надеюсь, вам нравится Беркли. Хотя к нему надо привыкнуть.

Мы постояли еще несколько минут и поболтали. Мужчина посоветовал мне, где можно хорошо поесть, подсказал, какие категории психически больных бездомных людей безобидны, а каких лучше сторониться. Он также сообщил, что работает в отделе развития одной из кинокомпаний. Я в ответ представилась актрисой.

– Что ж, рад был познакомиться с вами, – сказал он, поворачивая трость под углом сорок пять градусов, чтобы показать, что он готов идти. – Послушайте, если вам что-нибудь понадобится, дайте мне знать. Или если захотите зайти, выпить чашечку кофе и поговорить о кино, милости прошу.

Это не было заигрыванием или чем-то в этом роде; просто искреннее приглашение, по-соседски.

– Обязательно, спасибо, – весело сказала я. – Большое спасибо.

Я так и не воспользовалась его приглашением. Более того, встречая этого человека на улице, я чаще всего проходила мимо, не говоря ни слова. Да, мне казалось это неправильным, словно я собственной рукой сдвигала стрелку своего нравственного компаса с направления «правильно и хорошо» в опасную близость к отметке «вечное проклятие и преисподняя». Но, каким бы славным и привлекательным ни казался мне Грег, как бы ни был он хорошо воспитан и полезен мне с точки зрения трудоустройства, он оставался живым напоминанием о том, о чем мне очень хотелось забыть. В общении с ним таилась угроза моему оптимизму.

А я действительно кипела оптимизмом и жизнерадостностью. Лишь два года прошли после моего визита к доктору Холлу, но от того мрака и отчаяния, которые наполняли мою душу после диагноза, меня отделяли световые годы. Когда я работала с детьми в цирковом училище, программный директор время от времени, если появлялась такая возможность, позволял им покачаться на воздушной трапеции. Я и сама иногда пользовалась такой возможностью. Правда, когда поднималась по ступенькам сужающейся кверху лестницы, у меня от страха сводило живот, но я не могла позволить, чтобы пятилетние дети обставили меня. А кроме того, я понимала: когда еще мне представится такой шанс?

Я стояла на платформе, дрожа от волнения. Одной рукой держалась за трос, чтобы не упасть, а другой тянулась вперед, чтобы поймать раскачивающуюся перекладину. Вот я поймала ее, и вот, не успев глазом моргнуть, уже лечу вниз, не падаю, а прыгаю в пустоту. Каждая мышца напряжена, каждая клеточка тела бурлит жизнью. Я умею летать. С каждым махом я отталкиваю от себя тьму, пытающуюся подступиться ко мне. С каждым махом становлюсь свободной.

Я обещала отцу, что все будет хорошо, и сдержала свое слово. Все было лучше, чем хорошо. Теперь моя жизнь была в цвете – яркой даже для моих слабовидящих глаз.

Как правило, тайно слепым следует избегать любых действий, связанных с приклеиванием чего бы то ни было к лицу. К накладным ресницам это тоже относится. В лучшем случае вы наклеите ресницы несимметрично, отчего будет казаться, что одна сторона вашего лица поплыла. В худшем случае черная пушистая ресница окажется наклеенной где-то между веком и лбом, и люди решат, что на вас напали какие-то пауки-мутанты.

Если без накладных ресниц вам все-таки никак не обойтись по роду службы, например, если вы актриса и вам надо сыграть знаменитость или иную роль в фарсе, относящемся к середине двадцатого века, тогда попросите кого-нибудь помочь вам, беспомощно хлопая своими настоящими ресницами и жалуясь на отсутствие тонких моторных навыков.