Я не была уверена, что в этом деле нужна какая-то формальная учеба. Казалось бы, чему тут учиться? Бери палку и размахивай ею перед собой. Если палка во что-то упирается, туда не иди, если проваливается – туда тоже не иди.

– Знаете, мне это не нужно, – сказала я Эсперансе, продолжая сжимать в руке сложенную трость. – Я прекрасно обхожусь без этого.

– Я знаю, – уверила она меня. – Но трость пригодится вам в вечернее время или когда вокруг многолюдно, то есть когда вы хуже всего видите, что происходит вокруг. Кроме того…

Она сделала паузу, после чего продолжила более тихим и мягким голосом:

– Многие находят, что учиться пользоваться тростью намного удобнее, пока еще что-то видишь.

Как ни старалась Эсперанса подсластить мягкой интонацией эту горькую пилюлю, дерьмовый привкус никуда не делся. Мне очень хотелось выплюнуть это мерзкое лекарство, просто швырнуть трость в канал и убежать прочь. Но последние десять лет я только и делала что убегала, и этот метод больше не работал. От диагноза не убежишь.

«Ради детей», – напомнила я себе. Тщеславие, гордость, страх – противники достойные, но родительский долг сильнее. Я стянула резинку с трости, и она мгновенно развернулась во всю длину, сложившись из частей словно по волшебству. Я сняла солнцезащитные очки, чтобы присмотреться. Если не считать черной рукоятки и красного наконечника, трость была девственно белая, без малейшей крапинки грязи. Впрочем, я уже много лет не способна различать крапинки грязи, так что откуда мне знать?

Я снова опустила очки на глаза. Трость сразу потемнела, как и весь окружающий мир.

– Может и хорошо, что в очках я почти ничего не вижу, – сказала я Эсперансе. – В них я выгляжу более аутентичной, правда? Настоящей слепой.

Эсперанса ничего не ответила, но я смогла разглядеть, как ее губы вытянулись в вежливую улыбку, сказавшую обо всем красноречивее любых слов.

Ты и есть настоящая слепая. Лишь притворяешься зрячей.