Он не спешил вернуть ее, теперь все в прошлом,

Осталась галерея, где сотни разных снимков.

Она в тележке из “Семейного Магнита”, и ей все равно,

Что у него в кармане лишь ключи и пачка легких “Винстон”...

Пропев эти строки, Тёма поднимает голову и смотрит прямо в камеру, а кажется, что на меня.

Загипнотизированная его голосом и взглядом, чувствую, как в горле застревает комок.

— Выключи это, пожалуйста, — прошу Женьку.

Женя блокирует телефон и посылает мне жалостливый взгляд.

— Лер, это же он о тебе.

Я делаю вид, что не слышу ее, беру свой телефон и подключаю его к красной “Джи-би-эль”. Затем открываю приложение с музыкой и, взбив подушку, ложусь на спину.

Играет “Я тебя не люблю”.

— И давно ты стала фанаткой Лепса? — Женька таращит глаза, больше никак не комментируя дешевое представление Файфера.

— Недавно.

Заложив руки за голову, закрываю глаза.

Это только первый день. А мне уже хочется врезать Тёме и при этом сесть ему на лицо.

Я и забыла, каким он умеет быть очаровательным. Ведь сама же когда-то повелась на эту гитару, голос, взгляд ангела и фирменную улыбку. В шестнадцать у меня не было шансов не влюбиться в него, учитывая, как мастерски он уже тогда умел подкатывать.

Мы как-то обсуждали, почему не стали встречаться раньше. И Тёма признался, что давно был в меня влюблен, но боялся, что поторопится и отпугнет такую хорошую девочку.

Все школьные годы я видела в нем просто друга, соседского пацана, одноклассника. Но потом, в начале одиннадцатого класса, когда Тёма все-таки осмелился и поцеловал меня возле подъезда, я больше никого кроме него не видела, не слышала и не хотела.

Мы были друг у друга первыми – я это знаю. И каково мне теперь слышать, что он спал сразу с двумя девушками.

Конечно, Женька права. Глупо было надеяться, что Тёма соблюдал целибат почти два года. Просто мне очень неприятно узнавать подробности его сексуальной жизни вот так – при свидетелях. И после этого он еще и поет песню, которую посвятил мне.

Разве это не издевательство?

— Слышишь? Это песня про Файфера, — говорю я Женьке, продолжая слушать гуру.

— Лепс вряд ли знаком с Файфером, — прыскает она.

— Я о том, что он поет о безответственном человеке.

— Лера! Там дискотека началась! — Женя трясет меня за ногу. — Пойдем. Я не собираюсь тут торчать и анализировать творчество Лепса!

— Его не надо анализировать. Просто слушать. — Я вздыхаю. Эта песня рвет мне душу. — А раньше я его не понимала.

Мои глаза закрыты.

Слышу, как Женя встает и звенит кружками, из которых мы пьем “Просекко”.

— Файфер! — раздается надо мной грозное.

— Что? Где? — приподнимаюсь, в первую очередь подумав о Тёме.

— Ты – Файфер! — Женька вручает мне кружку. — Вставай! Мы идем тусить! — Она чокается со мной и добавляет: — Это не обсуждается!

9. 9

Лера

— Эй, вы чего такие кислые?! Потрясем всем, что есть?! — выкрикивает в микрофон парень за диджейским пультом, заводя толпу.

Ну, как толпу? Нас тут человек двадцать – оба отряда.

Без понятия, что за песня играет, но мы отрываемся так, что пол гудит под ногами. Волосы липнут ко лбу. В моем теле проснулась каждая мышца. Только я, по крайне мере, в кроссовках, а Женька обута в черные туфли на завязках.

Подхваченная мощной волной драйва, я полностью отдаюсь музыке.

Знаю, что выгляжу слишком вызывающе, надев колготки, имитирующие чулки с поясом, Женькино прозрачное боди с длинным рукавом, сквозь которое просвечивает черный лифчик, и юбку из розовой кожи, едва прикрывающей попу. Наряд выбирала подруга. У меня с собой были только спортивные шмотки, джинсы, кофты, свитер и единственное платье-гольф, а Лосева, привыкшая менять образы перед камерой, подготовилась основательно. Правда в туфлях ее сорокового размера я была бы, как Маленький Мук. Пришлось обувать черные кроссовки, и мои ноги, отплясывающие уже пару с лишним часов, чрезвычайно этому рады.