– Лифчик тоже снимай, Аля…

Он так эротично и по-хозяйски произносит мое имя, что я непроизвольно сглатываю комок, мгновенно скопившейся в горле.

– И повернись…

Вот же гад ползучий… У меня внутри точно что-то взрывается. Бомба. От нее нутро содрогается. И трясет каждую клеточку от кончиков пальцев, до кончиков волос.

Но я все равно делаю так, как он велит. Уверяю себя в том, что это не так уж и страшно – сиськи показать. Ну, подумаешь?! Грудь что ли он не видел?

Получается так себе. Тревога не проходит, но исполнить пожелание мужа все равно приходится.

На ватных ногах я поворачиваюсь лицом к Максиму.

Соски предательски вытянуты вперед, но я не предпринимаю попыток прикрыться.

Это бесполезно.

Только разозлит ЕГО.

– Ммм… – довольно тянет мужчина, с животной похотью рассматривая меня. – Внизу ты так же возбуждена, как и сверху? – интересуется он, но я ничего не отвечаю.

Стыдно признавать такое. Даже перед собой. Меня просто заливает багряной краской. Даже уши пылают от стыда и ненависти ко всему, происходящему тут.

– Колготки тоже сними, – командует ОН.

Его голос все так же пропитан неприкрытым возбуждением.

– Трусики оставь. Пока.

От этого «пока» у меня ноги подкашиваются. Я, кажется, даже дышать забываю. Но просьбу исполняю.

– Отлично, Аля, просто отлично, – Максим доволен тем, что видит. В глазах черти пляшут. Возбужденные и опасные. Прямо как он сам сейчас.

Хочу хоть немного вдохнуть, но не успеваю, потому следующее распоряжение ударяет меня обухом по голове:

– Грудь сожми.

– Я не бу… – воинственно начинаю, но вовремя осекаюсь, заметив многозначительный изгиб брови Максима.

«Ты, действительно, хочешь это сделать?» – будто спрашивает он меня, напоминая о незавидном рабском положении в его доме.

Сейчас я, кажется, начинаю презирать мужчину даже сильнее, чем раньше.

Ублюдок!

Монстр!

Мерзавец похотливый!

Вспоминаю все нелицеприятные прозвища, пока тяну потяжелевшие руки к груди.

Между ног горячо и влажно. Я чувствую это несмотря ни на что.

Обхватываю грудь ладонями, и приминаю.

Это оказывается слишком сладко, и я с трудом сдерживаю стон, что рвался наружу.

– Соски покрути.

Сглатывая захватываю напряженные вершинки пальцами.

Они пускают острые токи прямо вниз, где и так уже неприлично тянет.

Кручу горошинки, и сама получаю от этого грязное удовольствие. Не хочу, чтобы так было. Хочу ненавидеть и страдать.

– Да, малышка… – хрипит Максим. – Мне нравится… Сам хочу подразнить твои маленькие сосочки. Но это позже. Сейчас у нас есть дела поважнее. Ты же помнишь на чем мы закончили?

О Господи! Я помню. Конечно помню. Но предпочла бы, чтобы память меня подвела хоть сейчас.

– Тогда вставай на колени, и открывай свой дерзкий непослушный ротик.

Нет! Нет! Я не хочу этого делать! Не собираюсь!

Мне хочется прокричать это Максиму в лицо. Заорать в порыве ярости о том, как сильно я его ненавижу!

Животное!

Беспринципный мужлан!

– Не вижу должного рвения, жена, – саркастично усмехается мужчина. – Не заставляй меня повторять дважды. Это может плохо кончиться.

Теперь живот начинает сводить от страха. В груди как-то странно трепещет, а к горлу подступает навязчивая тошнота.

– Мой папа, – заявляю я, как можно более уверенно, просто потому, что больше не могу молчать.

– … с большим удовольствием посмотрит на наши развлечения, малышка, – бандит заканчивает за меня фразу.

Мои глаза округляются. О чем он говорит? Папа бы никогда…

Телефон в руках Максима точно из воздуха возникает. Я слышу звук включившейся камеры. Он направляет ее прямо на меня: раскрасневшуюся и запыхавшуюся от возмущения. Голую. Малюсенький белый треугольник, едва прикрывающий лобок – не в счет.