Твою мать…
Смотрю на него с ненавистью, Алан сидит сверху. Он отвечает мне тяжело, серьезно, открыто, но не злится, хрипит.
- Один/один, сучка бешенная. А вот теперь мы…
- Если ты тронешь меня сейчас хоть пальцем, я тебя никогда не прощу! - шиплю, внезапно перебивая самодовольную тираду, дышу чаще, - Алан, ты слышишь?! Клянусь! Не прощу!
Не знаю, чего он хотел, конечно, но угроза здорово тормозит любые намерения и…Черт, да кому я вру?! Знаю! Еще как знаю, поэтому и угрожаю! От его стояка у меня на животе синяк уже зреет, а от взгляда кости плавятся, да и, твою мать, серьезно?! Будто я не понимаю, с кем дело имею! Секс — любимое его занятие, где ему равных нет, готова биться об заклад. Да и единственный вид общения это, в котором он чувствует себя свободно и может быть честным. Так вышло, что Алану сложно разговаривать, я это знаю, но он может выразить все свои чувства тем, как занимается сексом. Иногда любовью. Но чаще все же сексом. Злость, агрессия, негодование — выплескиваем, подчеркиваем, доводим до абсолюта. Или…ласку, нежность, преданность…я не могу убрать и это из уравнения, потому что не смотря на мой скудный опыт, было и так. Я же слишком хорошо помню наши ночи, где не было места негативным его проявлениям, где были только мы…
О нет…только не рыдай!
Приходится прикрыть глаза и перевести дыхание, чтобы не растечься той самой лужицей, как три года назад, а он не помогает! Чертов придурок бешенный! Берсанов только хуже делает, когда проводит по моей щеке кончиками пальцев, и все…и меня тут нет.
Я снова его Есеня. Которой хочется на ручки. К нему, блин. Чтобы сберег, защитил, утешил, но разве я могу этого ожидать? Нет. Он же на все пойдет, чтобы счет сравнять, будто забыл, что когда-то давно первым перешел эту грань! Он первый заковал меня, как рабыню, повесил на шею ошейник, а теперь значит «один/один»?! Ну-ну. Один к ста миллионом в кубе? Так ближе к правде. И вообще…
Что?!
Вдруг я осекаюсь со своим внутренним монологом и ошарашено смотрю на то, как он отстегивает наручники. Нехотя, бесится, но делает…неужели кто-то повзрослел?! Или уловка очередная?! Ой, да плевать! Мне дают хотя бы призрачную свободу, и я ее прощёлкать?! Да ни за что в жизни.
Как только вторая рука освобождается, я тут же вылезаю из под него и вбиваюсь в изголовье кровати, подтянув ноги к груди. Хмурюсь, на коленки голову кладу, с него взгляда ни за что не сведу! Пусть хоть самолет падает прямо сейчас — хрен!
Он молчит. Берсанов смотрит на меня, как на умалишенную, но, простите, на себя в зеркало лучше сходи посмотри! Ты меня такой сделал. Неврастеничкой и психопаткой! Ты и только ты! Снова нарисовался в моей жизни, снова ее рушишь, снова…заставляешь мое сердце так часто биться…
- Ненавижу…- шепчу еле слышно, в ответ получая ухмылку.
- Твои губы врут.
- Да ну?!
- Да. Глаза правду говорят. Скучала по мне, птичка моя…
- Нет!
- Откуда у тебя ребёнок, Есеня?
Ох, ответы, значит, подавай?! А получай, фашист, гранату!
- Не знаешь, откуда дети берутся?!
- Она не может быть твоей.
- Откуда тебе знать?! Может быть я трахалась нон-стоп с каждым встречным?!
В глазах его на миг зажигается злость, но тут же ее сменяет мягкость и тихий, похожий смех. Он двигается ко мне ближе, как к дикому зверю, а я от него тут же — не приближайся, мол, не смей! И замирает…говорит только.
- Я был в той забегаловке, где ты работала. Говорил с охранником.
- И что с того?!
- Он рассказал, что держишься ты особняком, всем отказываешь.
- Он не мой гинеколог! Или что?! Хочешь знать твоя ли?! Нет!