, ни разработки категориального аппарата на уровне «высокой» теории. В последнем случае надо вспомнить о введении в оборот и осмыслении категорий законов, функций, назначения, эффективности журналистики, которые в иных исследовательских культурах чаще рассматривались с уклоном в эмпиризм.

Обращение к ушедшей реальности служит не только и не столько данью памяти, оно оправдано с позиций оценки сегодняшней ситуации в отечественной науке. Для гуманитарного познания особенно значим вывод науковедения о том, что «переход к новой парадигме отнюдь не означает полного перечеркивания прежней. Возможна такая модель развития науки, когда сохраняется преемственность между старой и новой парадигмами…»[52]. В новых исторических обстоятельствах нет места советским постулатам, но проложенное тогда методологическое русло не стоит предавать забвению. Это особенно важно иметь в виду, когда речь идет о проблемах, относительно далеких от политико-идеологического контекста времени. В частности, о профессионально-творческих стилях и методах труда в журналистике. 1970–1980-е годы прошлого столетия в нашей стране были ознаменованы углубленной разработкой вопросов публицистики как особого рода творческой деятельности в журналистике, явления культуры и способа познания действительности, в органичной связи с ними изучались законы и методические основы журналистского мастерства. На этой проблематике сосредоточили усилия видные теоретики, следом за которыми шли многочисленные продолжатели[53]. Не увидеть здесь яркую и продуктивную национальную школу, при всех различиях между ее представителями, можно только по причине субъективизма наблюдателя либо неразвитости профессиональной культуры. Тем печальнее, что с прежних теоретических высот нынешняя наука спускается на уровень прикладного анализа и учебных рекомендаций. Исследователи констатируют, «что сегодня мы не имеем системной научной теории истолкования произведений журналистики – даже тех из них, что представлены в традиционной газетно-журнальной форме»[54].

Признаками школ обладают и некоторые направления, совместно разрабатываемые современными коллективами ученых, в том числе на основе международного сотрудничества. К их числу относятся компаративистские программы, выявляющие сходство и различия отечественной и зарубежной журналистики[55]. Прочные позиции в научном сообществе заняли московские социологи журналистики[56]. В то же время специалисты полагают, что «трудами представителей санкт-петербургской и екатеринбургской исследовательских школ наиболее ярко представлены социологическое и политологическое направления в изучении журналистики»[57].

Безусловно, перечень претендентов на статус школы не исчерпывается приведенными примерами. Однако проблема в целом не решается перечислением. Она коренится в точном самоопределении исследовательских коллективов и сообществ и, следом за тем, тщательной классифицирующей обработке массива первичной информации. Некоторые попытки в данном направлении уже были сделаны, но их надо считать только первым приближением к решению масштабной задачи[58].

В России журналистика – не «будущая» и не «вероятная» область знаний, она не становится научной дисциплиной, а является таковой в течение многих десятилетий, если не столетий. Тому подтверждением служит устоявшаяся практика присуждения ученых степеней доктора и кандидата наук по специальности «Журналистика», филологические и политические науки. За рубежом такой практики нет, за ничтожными исключениями, там, как правило, журналистику относят к социальным наукам или коммуникативистике. К примеру, польский профессор свидетельствует, что в его стране «научные работники, обучающие журналистов, чаще всего получали свои степени по следующим специальностям: политология, социология, история, педагогика, экономика или философия. В Польше только в 2013 г. официально была признана научная дисциплина под названием “науки о медиа”, отнесенная к области общественных наук»