Мозес ждал меня внизу, держа в руке горящий факел. Ещё парочка лежала рядом с лестницей, а намотанные на деревянную ручку тряпки, пропитанные свиным жиром, уже начали вонять от воздействия времени.

Факел в руке Мозеса чадил, и, казалось, что горящий на его конце огонь сжирает весь кислород в этом замкнутом туннеле. Было трудно дышать, и я кивнул Мозесу на проход, намекая, что надо поторопиться, чтобы мы здесь не задохнулись на радость эльфийским захватчикам.

Туннель был недлинным, меньше ста метров, и заканчивался лестницей и люком, ведущими наружу. Лестница была гораздо короче – всего четыре ступеньки, а сквозь щели люка, на этот раз деревянного, просачивались редкие полоски света.

 Мозес затушил факел в специальной бочке с давно протухшей водой, стоящей рядом с этой лестницей. Мы не спешили вылезать, прислушиваясь к звукам, доносящимся снаружи. В темноте слух обострился, но ничего опасного вроде бы слышно не было.

Толкнув люк, мы едва успели отскочить назад, потому что на нас посыпались сгнившие доски, комья земли и ворох прошлогодней листвы. В туннеле сразу же стало заметно светлее, а люк перестал существовать, рассыпавшись в труху. Мы снова прислушались до звона в ушах, всё это время стоя по бокам от лестницы и сжимая в руках мечи.

Никто не спешил нас убивать, и Мозес быстро выскочил из туннеля и сразу же распластался на земле, чтобы не привлечь внимания возможного неприятеля. Я последовал его примеру, в который раз досадуя на то, что моё тело не слушается меня так, как я хотел, и не двигается так, как я, вроде бы, умел. Это дико раздражало, к тому же было абсолютно непонятно.

Оказались мы совсем недалеко от оврага между двумя деревьями, подходы к которым заросли колючим кустарником. В своё время разбойники очень неплохо замаскировали этот проход.

Внезапно до нас долетел приглушённый хохот и чей-то душераздирающий крик. Стараясь унять сердцебиение, я кивком указал Мозесу направление и пополз вслед за ним, злясь на себя за то, что не могу ползти как следует, как меня когда-то учили!

Хохот раздавался с поляны, совсем недалеко от того места, из которого мы выбрались из-под земли. Нам повезло дважды: эльфы чувствовали себя настоящими хозяевами этой земли и даже не потрудились выставить дозоры вокруг поляны, на которой сейчас проходило веселье; но они всё же догадались выставить дозоры возле оврага на тот случай, если кто-то всё-таки выжил и попробует выбраться там, где в овраг рухнула телега.

Мы с Мозесом подползли достаточно близко и спрятались под очередным кустом достаточно удачно, чтобы не быть замеченными и видеть то, что творилось сейчас на поляне.

А творилось там такое, что я с трудом заставил Мозеса не выскочить в ярости, демаскировав нас этим.

 Эльфы развалились на наших вещах, вытащенных из оврага с видом победителей. В центре стоянки горел костёр, а в сравнительно небольшую клетку загнали остатки моих людей, среди которых я разглядел капитана Гастингса.

Но не это заставляло нас с Мозесом скрежетать зубами, а пленных – вцепиться в прутья клетки: недалеко от костра, эльфийские твари установили столб, к которому было привязано обнажённое тело.

 Я с трудом узнал в нём того самого мальчика, который докладывал совсем недавно о готовности моей лошади. Все его тело было утыкано стрелами, но ни одна из этих стрел не пронзила жизненно важных органов. Юного пленника использовали в качестве развлечения и мишени для стрельбы из лука, стараясь поразить как можно более мелкую мишень, типа фаланги пальца, или ухо. Каждое попадание оценивали по очкам.