Де Моруа опустил голову, машинально потирая пострадавшее место.

Что?! Я вскочила, словно тоже укушенная за попу.

– Простите, ваша честь!

– Вы что-то хотели добавить, представитель истца? – поинтересовался судья недовольно. – По-моему, в этом вопросе уже все ясно.

– Не все! – возразила я запальчиво. – Хорошо, пусть… пусть мой доверитель сам виноват, что не имеет, хм, доступа к телу супруги. Но ведь все равно пояс верности должен гарантировать, что доступа к телу госпожи де Моруа не будут иметь другие! А это не так!

– Хм, – судья задумчиво потер подбородок и склонил голову к плечу. Сияние его усилилось, и теперь он светился почти как электрическая лампочка. Только оттенок неприятный, слишком холодный. – У вас есть доказательства?

– Да! – обрадовалась я. – Свидетели. В прошлом заседании я просила вызвать их и допросить.

– Ладно, зовите, – разрешил судья, вздохнув.

Вдовствующая баронесса де Моруа ступала лебедушкой: плавно, царственно и чуточку высокомерно. Присягу свидетеля она подписывала, недовольно кривя губы, а назвалась с явной гордостью.

– Я из тех самых де Моруа, – сообщила она надменно, – мой предок был оруженосцем самого короля Фридриха!

И взглянула гордо. Мол, съели?

– Рад за вас, но это дела не касается, – отбрил ее судья. – Итак, что вы можете рассказать о предмете спора? Вы состоите в родственных отношениях с истцом?

– Я его Мать! – произнесла она.

Именно так, с большой буквы.

– И? – поторопил судья.

– Я была против, чтобы мой Тошечка женился на этой… этой вертихвостке!

«Тошечка» густо покраснел и уставился в пол, избегая взгляда супруги.

– Я знала. Знала, что ничего хорошего из этого не выйдет! – повысила голос вдовствующая баронесса.

– Мама, – слабо возразил красный как помидор рыцарь.

– Молчи, сын! – величественно заявила она. – Эта девка опозорила наш род! Она совратила моих бедных, наивных мальчиков!

– Мальчиков? – переспросил судья странным тоном. – Говорите поточнее, свидетель!

– Моих сыновей, – объяснила она, поправляя кружевные манжеты, и снова поджала чуть подрисованные бледно-сиреневой помадой губы. В исходящем от призрака мертвенном свете они казались синеватыми, как у утопленницы. – Моих мальчиков! Тошечку и Дрюшечку!

Судья бросил на «Тошечку» насмешливо-сочувственный взгляд и уточнил:

– И сколько лет вашим… хм, сыновьям?

– По двадцать семь, – сообщила она охотно. – Мои сыновья – близнецы. Дрюшечка родился всего на час раньше.

– Понятно, – судья хмыкнул. – Итак, вы сами были свидетельницей… совращения?

– Да! – гордо выпрямилась баронесса. – Я собственными глазами видела это! Эта девка лежала на моем Дрюшечке!

– Где именно это происходило? – поинтересовался судья.

Он не давал мне возможности вмешаться в допрос.

Настоящий бобер – зубами вгрызся!

– В картинной галерее, – сообщила она скорбно. – Перед ликами наших предков! Тошечка, ну как, как ты мог?! Привести в наш дом эту!..

Тошечка набычился и наконец нашел в себе силы возразить:

– Я люблю ее, мама! В конце концов, меня долго не было, Адель скучала и…

– Ты ее оправдываешь?! – вскричала баронесса, но ее перебила госпожа де Моруа.

– Антуан, – спросила она недоверчиво, – ты что, поверил в эту чушь?!

– Мама ведь сама видела, – буркнул он, не глядя на нее. – И старый Лэнсом…

Она молча отвесила ему пощечину и вышла из зала. Только дверь хлопнула так, что с потолка свалился целый пласт штукатурки. К счастью, никого не задело, разве что фамилиара слегка припорошило известкой. Но он продолжил безмятежно дрыхнуть, даже ухом не повел.

– Вот, – довольно произнесла вдовствующая баронесса. – Так ей и надо, этой дешевке!