Это ощущение маленького, едва уловимого флирта заставляло его сердце выпрыгивать из груди. Губы нестерпимо зудели и требовали женской ласки. С одной стороны, даже смешно было: взрослый успешный мужчина и полгода без женской ласки. Но с другой — страшно: а вдруг она не будет его? Тогда зачем вообще жить дальше? Виктория стала для него смыслом этой жизни.

Они прошли в ложе, Андрей бережно усадил ее на стул и присел рядом.

— Расскажи мне про свой балет, — попросил он.

Ее тонкие руки расслабленно лежали на коленях, но, услышав вопрос, Виктория напряглась и сжала руки в кулаки.

Андрей сразу понял, что лучше перевести тему, и как ни в чем не бывало сказал:

— Красиво тут. Правда я был в Большом всего один раз, с мамой. Она заранее, чуть ли не за год купила билеты. Я тогда в восьмом или девятом классе был, отец заболел ветрянкой, мамина подруга уехала в какой-то санаторий и мне пришлось сопровождать маму. Мы сидели вон там, на балконе, — Андрей указал рукой. — Я не помню, что за постановка была, я заснул в первом же акте.

Виктория улыбнулась и все же чуть сбивчиво, но стала рассказывать свою историю.

— Я балетом с детства занималась. Когда мне исполнилось десять, поступила в училище. Взяли сразу, сказали, что очень хорошие перспективы. Мне очень нравились уроки. Даже чересчур. Мама злилась, говорила, что я помешалась на нем… — она замолчала, набрала воздуха и снова быстро продолжила: — Это действительно была болезнь, и мне, кроме балета, ничего не надо было. Он был для меня наркотиком, тело буквально заставляло меня заниматься. Разум не давал думать ни о чем другом. У меня получалось лучше всех, и через два года меня перевели в другое училище, после него я бы быстро прошла конкурс в Большой. Но…

Андрею было больно это слышать. Он понимал, что-то случилось, иначе она бы обязательно была бы тут, на этой сцене, но останавливать ее не посмел, только положил сверху на ее кисти свою ладонь. А ведь обещал себе, что не станет ее пугать и приставать с поцелуями или объятьями, и вот не сдержался. Но ведь в его прикосновениях не было ни грамма намека на похоть. Только сочувствие и поддержка. Ее тонкие пальчики оказались такими мягкими и теплыми, что Андрей еле сдержался, чтобы не поднести их к губам и не начать целовать.

Виктория посмотрела на него с теплотой и благодарностью.

— Мне было четырнадцать. Все прочили славу, кто-то, шутя, даже примой называл, но, — она глубоко вздохнула, стараясь не расплакаться, — я упала с лестницы. На этом моя карьера закончилась.

Андрей понимающе кивнул, но все же спросил то, что выпрыгивало с языка:

— Сама упала?

Виктория помотала головой:

— Помогли.

Балет был первой страстью, которой заболела Виктория. И это была страсть с первого взгляда. Ее, маленькую девочку, поставили к станку и попросили в медленном темпе выполнить несколько упражнений. На маленькую Вику тогда нашло озарение, она, не моргая, смотрела на себя и наблюдала за тем, какие красивые движения у нее получаются, как прогибается спина, а руки, словно лебеди плывут по озеру. Вика сразу поняла, что балет — это не сказка, а суровая и жестокая реальность. На сцене ты должна выглядеть феей, но в душе быть ниндзя или великим самураем: выносливым, сильным и готовым к битвам. А еще балет — это море чувств. Тут и восторг, и волнение, и… боль. Последнее сопровождает балерин постоянно и повсеместно и справляться с ней Виктория научилась с самого детства. Каждое утро, вставая с кровати, согнувшись в три погибели, она понимала, что сегодня будет еще больней, чем вчера и не было ни одного утра, чтобы оно начиналось словами: «у меня ничего не болит!». Все равно что-то напоминало о себе: колено, спина, голеностоп, руки, плечо. Но ничто не могло ее остановить не пойти на занятие, ведь пропускать уроки — признак слабости, а если пропустить выступления, заметят другую девочку, и ты никогда ничего не добьешься.