Что за день! Сколько обещаний в припоздавшей весне! Как дает себя знать близость соленого моря!

«Ханна» вела себя прилично до самой черты города, а там начала кашлять и засбоила. Мы, однако, не сдавались и доползли до Вашингтон-сквера, где я остановился узнать адрес Христианской ассоциации молодых людей – не «Армейской и флотской X», которая помещалась напротив, а гражданской «X». Я вошел в магазинчик, где продавались газеты, открытки и т.п. (Семья владельцев еще появится в этой книге – в главе «Мино».) Я позвонил в «X» и спросил, есть ли свободные комнаты. Я жизнерадостно добавил, что мне меньше тридцати лет, крещен в Первой конгрегационалистской церкви в Мэдисоне, штат Висконсин, и что я довольно общителен. Усталый голос ответил: «Отлично, дружище, меньше пены! Пятьдесят центов за ночь». «Ханна» не хотела ехать дальше, но я все-таки убедил ее свернуть на Темза-стрит. Я остановил ее перед «Джосайя Декстер. Гараж. Ремонт». Механик долго и вдумчиво осматривал машину, изрекая слова, недоступные моему разумению.

– Сколько это будет стоить?

– Судя по всему, долларов пятнадцать.

– Вы покупаете старые машины?

– Брат покупает. Джосайя! Джосайя! Драндулет предлагают!

Это был 1926 год, когда все механики, электрики и водопроводчики были не только добросовестны, но и считались в каждом уважающем себя доме незаменимыми. Джосайя Декстер был гораздо старше брата. Такие лица, как у него, попадаются только на дагерротипах судей и пасторов. Он тоже осмотрел машину. Братья посовещались.

Я сказал:

– Если вы отвезете меня с багажом в «X», я продам вам машину за двадцать долларов.

Джосайя Декстер ответил:

– По рукам.

Мы перенесли мои вещи в его машину, и я хотел уже было сесть, как вдруг сказал: «Минутку!» Воздух кружил мне голову. Я был в миле от того места, где прошла часть двадцатого и двадцать первого годов моей жизни. Я повернулся к «Ханне» и погладил ее по капоту. «Прощай, «Ханна», – сказал я. – Расстаемся друзьями... Ты меня понимаешь?» Потом я прошептал в ближнюю фару: «Старость и смерть никого не минут. Даже самая усталая река приходит к морю. Как сказал Гёте: “Balde ruhest du auch”».

Затем я уселся рядом с Декстером. Он медленно проехал квартал и спросил:

– Давно у вас эта машина?

– Я был владельцем этой машины один час двадцать минут.

Еще квартал.

– Вы из-за каждой своей вещи так распаляетесь?

– Мистер Декстер, во время войны я служил в форте Адамс. Я сюда вернулся. В Ньюпорте я – четверть часа. Прекрасный день. Прекрасное место. Немного закружилась голова. От счастья до печали – один шаг.

– Можно узнать, что вы сказали машине?

Я повторил то, что сказал, и перевел немецкую фразу: «Подожди немного, отдохнешь и ты».

– Фразы избитые, мистер Декстер, но последнее время я замечаю, что если мы избегаем банальностей, то и банальности начинают нас избегать. Я никогда не смеюсь над стихотворениями Генри Лонгфелло, который прожил много счастливых недель в Ньюпорте и окрестностях.

– Это я знаю.

– Вы не скажете, где тут можно взять напрокат велосипед?

– У меня.

– Тогда я буду у вас в гараже через час... Мистер Декстер, я надеюсь, мое легкомыслие вас не обидело?

– У нас в Новой Англии легкомыслие не в чести, но ничего обидного вы не сказали... Еще разок – как там написал этот немец?

– В стихах он обращался к себе, поздно ночью, в башне, среди глухих лесов. Он написал их алмазом на окне. Это – последние слова самого знаменитого в немецком языке стихотворения. Ему было двадцать с чем-то лет. Отдыха он ждал до восьмидесяти трех.

Мы подъехали ко входу в «X». Он остановил машину и продолжал сидеть, держа руки на руле, потом сказал: