– Ну, сыщик?

Я поднял руку, словно приносил присягу.

– Клянусь Богом, Генри, я в жизни ничем таким не занимался.

– Когда я прочел в газете, что вы даете уроки латыни, – тут-то все стало ясно. Никто еще не слышал, чтобы сыщик кумекал по-латыни... Дело вот какое: ничего плохого в этой работе нет; люди по-всякому зарабатывают. Когда сезон начнется, их тут будет видимо-невидимо. Иную неделю тут каждый вечер большой бал. В честь заезжих знаменитостей и чахоточных детей, всякое такое. Бриллиантовые колье. Страховые компании подсылают своих людей. Наряжают официантами. Кое-кто из хозяек приглашает их даже под видом гостей. Глаз не сводят со сверканцев. Есть такие нервные семьи, что у них всю ночь у сейфа сидит сыщик. Ревнивые мужья пускают сыщиков за женами. Человек вроде вас приезжает в город – никого не знает, жить ему здесь вроде незачем. Может, он сыщик – или вор. Порядочный сыщик первым делом идет доложиться начальнику полиции, чтобы все начистоту. Но многие не идут: очень любят секретность. Будьте уверены, вы тут трех дней еще не прожили, а начальник уже к вам присматривался. Это хорошо, что вы пошли в казино и нашли там старую запись про себя...

– Да нет, это про брата.

– Видно, Билл Уэнтворт зашел к начальнику и сказал, что доверяет вам.

– Спасибо, что объяснили, Генри. Но тут, у Германа, все решило ваше доверие.

– У Германа тоже околачиваются сыщики, но кого мы не терпим здесь – это сыщика, который притворяется не сыщиком. Не раз случалось, что сыщики крали изумруды.

– А кем еще меня считали?

– Я вам расскажу, постепенно. Теперь вы чего-нибудь расскажите.

Я рассказал, что я узнал и умозаключил о роскошных деревьях Ньюпорта. Я изложил ему свою теорию «Девяти городов Ньюпорта» (и шлимановской Трои).

– Эх, слышала бы вас Эдвина! Эдвина обожает сведения – и вываривать теории из этих сведений. Она говорит, что люди в Ньюпорте рассуждают только друг о друге. Да, ей бы понравилось это, насчет деревьев – и насчет девяти городов.

– Я пока раскопал только пять.

– Ну, может, их и пятнадцать. Вам бы потолковать об этом с одной моей приятельницей, миссис Крэнстон. Я ей про вас рассказывал. Она говорит, что хочет с вами познакомиться. Это особая честь, профессор, потому что она редко делает исключения: пускает к себе только слуг.

– Я же слуга, Генри!

– Позвольте вопрос: вот в эти дома, где у вас уроки, вы входите в них через парадную дверь?

– Ну-у... да.

– Вас когда-нибудь приглашают пообедать или поужинать?

– Два раза, но я никогда...

– Вы не слуга. – Я молчал. – Миссис Крэнстон много о вас слышала, но говорит, что будет очень рада, если я вас приведу.

У миссис Крэнстон было большое заведение около церкви святой Троицы – три дома, стоявшие впритык, так что пришлось только пробить стены, чтобы соединить их. При летней колонии Ньюпорта состояла почти тысяча человек прислуги, в большинстве «живущей»; заведение миссис Крэнстон было временным пансионом для многих, а для немногих – постоянным жилищем. Ко времени моего первого визита большинство богатых домов (именовавшихся «коттеджами») еще не открылось, но слуги были высланы вперед, чтобы подготовить их к сезону. Некоторые служанки из дальних домов по Океанской аллее боялись ночевать в одиночестве. Кроме того, миссис Крэнстон давала приют многочисленной «запасной прислуге» – свободной рабочей силе, приглашаемой в особых случаях, – но подчеркивала при этом, что у нее не бюро найма. Ее дом был истинным подарком для Седьмого города – для престарелых, для временно безработных, для внезапно уволенных (справедливо, а чаще несправедливо), для выздоравливающих. Зал и примыкавшие к нему гостиные возле прихожей служили как бы местом общих собраний и вечером по четвергам и воскресеньям бывали набиты битком. Чуть подальше находилась курительная, где подавали дозволенное пиво и фруктовые воды и где собирались друзья дома – лакеи, кучера и даже повара. В столовую допускались только постояльцы; даже Генри в нее не заходил.