– Тише, Гринька. Не торопись, надо подобраться сбоку.

– Да, дядь Митяй, сейчас флаг на крыше воткну – и все повылезут! – Радостного рядового не пугала тишина в населенном пункте. Он служил совсем недавно и еще не выучил одного из главных правил фронта: тишина всегда означает, что скоро начнется атака, шквальный огонь или бомбардировка. Поэтому шустрый Гришка ринулся с флагом наперевес к большому дереву, что росло у стены здания. Он не обращал внимания на крики пожилого товарища:

– Куда ты, сдай назад, пострел! А если фриц с винтовкой!

– Не робей, дядь Митяй. – Один ловкий прыжок – и кирзовые сапоги застучали по железной крыше. – Нет здесь немцев, давно бы уже стрелять начали! Боятся местные, не поняли еще, что свои пришли! Увидят красный флаг и сразу выскочат!

Красное полотнище взметнулось на ветру, потянулось алым шелком над крышей. А Гринька закричал во все горло, приставив черные ладони ко рту, словно рупор:

– Э-ге-ге-гей! Люди-и-и! Выходи! Победа! Красная армия победила! Немцев нет! Победа!

Внезапно крик его оборвался на полуслове, юноша захрипел и ткнул пальцем куда-то вдаль.

– Чего там? Немцы? Уходи вниз!

Опытный Митяй схватился за автомат, вскинул ствол. Его товарищ уже скатился по крыше вниз, упал на бок, вскочил и тут же бросился бежать по улице к окраине деревни. Пожилой солдат заспешил за Гринькой, следом кинулся и лейтенант Осипчук. Стрелковая рота бежала всё быстрее и быстрее, не понимая, что там впереди увидел глазастый юноша.

А тот вдруг, не останавливаясь ни на секунду, сиганул в широкий овраг у дороги. Подоспевшие следом солдаты замерли в ужасе от картины под ногами. До самого верха ров был полон трупов: старики, женщины, прижимающие к себе детей, крошечные тельца ребятишек; трупы в обмотках громоздились друг на друге, торчали в разные стороны стылыми конечностями; их одежда, кожа, земля на скатах оврага были покрыты потоками крови.

Гришка в общей могиле хватал за плечи мертвецов, тянул торчащие руки, пытался поднять тела наверх, растерянно бормоча:

– Как же? Они же теплые. Живые, живые, наверное. Ранило. Надо спасти, в госпиталь надо.

Его не останавливали, красноармейцы замерли, потрясенные жутким зрелищем. Немцы во время отступления расстреляли всех мирных жителей и скинули тела в ров, не пощадив никого.

Похороны убитых людей шли всю ночь. До кровавых мозолей солдаты копали могилы, осматривали тела, чтобы найти хоть какие-то документы и сделать надписи на памятной табличке. Гитлеровцы выгоняли людей из домов без одежды и обуви, не давая захватить с собой личные вещи, поэтому на широкой погребальной доске появилось лишь несколько цифр и слов: «8 февраля 1944 года здесь 482 жителя деревни Асеевки были зверски убиты немецкими извергами».

Когда страшная работа была закончена, солдаты никуда не ушли – они всё так же стояли у огромной братской могилы. Боль и ненависть к убийцам давили так, что бойцы позабыли об усталости и о голоде. Молодой лейтенант Осипчук выпрямился во весь рост, его разбухшие после многочасовой работы пальцы сжались в кулаки, голос хрипел от ярости:

– Солдаты, бойцы! Помните об этом кошмаре, когда будете идти в атаку. Каждый должен отомстить за этих невинных людей – убить такое же количество врагов! Ни шагу назад, пленных не брать, действовать без жалости и страха! Только месть, только смерть проклятым гитлеровцам!

Тяжелая трубка полевого телефона холодила ухо, генералу Йенеке казалось, что он прижимает к голове ледяной камень, от которого по затылку расползается неприятное ощущение. И от голоса, который раздавался из черных крошечных дырочек, тоже пробегал озноб по коже. Эрвин Йенеке ждал этого разговора и в то же время боялся услышать знакомый резкий голос. Сам фюрер великого германского рейха, Адольф Гитлер, связался с ним, чтобы обсудить положение дел на Крымском плацдарме. Красная армия ежедневно теснила 17-ю полевую армию Гитлера, отвоевывала медленно, по километру оккупированную землю полуострова Крым, несмотря на мощную линию обороны. И Эрвин точно знал, что фюрера не устраивают почти ежедневные мелкие проигрыши. Южный фронт оставался последним оплотом могущественной армии вермахта, а после Сталинградского котла – единственной надеждой на возвращение былой силы. Правда, сейчас эта надежда на захват преимущества в многолетнем противостоянии легла на плечи генерала тяжелым грузом. Ответственность давила, напоминала о том кошмаре, что он пережил под Сталинградом, где Йенеке получил ранение и откуда был поспешно эвакуирован.