Рон Гладстон, напротив, образец достоинства и аккуратности, даже в рабочей одежде. Под чистой, застегнутой доверху курткой рубашка с галстуком; блекло-рыжие волосы подстрижены по-военному коротко, жесткие усики не утратили красок, придавая ему петушиную задиристость. Постоянно работая на свежем воздухе, он носит прочную обувь, но даже грубые ботинки надраены перед уходом из дому – эффекта не портят мелкие потеки грязи и мазки травяной зелени.

Дамарис не впервые задумалась, что в принципе очень даже неплохо провести в сад воду, хотя тут есть свои издержки. Никак невозможно позволить себе садовника, даже оплачивать регулярные визиты сотрудников какой-нибудь фирмы по уходу за садом. Своими силами они с Флоренс не справляются с буйной растительностью и отчаянно нуждаются в помощи.

Рон Гладстон не первый, к кому они обратились, желая решить проблему. Социальные службы прислали одного молодого человека. Дамарис вспоминает его с содроганием. Он носил серьгу в ухе и татуировку в виде паутины на чисто выбритой голове. Обращаясь к ней и к сестре, называл их «милые мои». Что ему не помешало исчезнуть из их сада и жизни без предупреждения, но с остатками фамильного серебра, включая парные рамки с единственными фотографиями их брата Артура в форме Королевских военно-воздушных сил. Одна из них была снята во время его последнего приезда домой незадолго до фатального крушения самолета на фермерском поле в графстве Кент.

Дамарис старалась объяснить девушке из полиции, явившейся за подробностями: «Мы бы не так возражали, если бы он забрал рамки, а снимки оставил. В конце концов, зачем ему фотографии Артура, правда?» Тут она замолчала, сама удивляясь, что так говорит с незнакомкой.

«Действительно, не повезло», – посочувствовала девушка из полиции.

Да, думала Дамарис. Действительно не повезло. Как всегда. Родители так и не оправились после гибели Артура. Сестры, как было принято в старые времена, остались дома, ухаживая за ними, пока мать с отцом слабели, старились, наконец умерли, а к тому времени Дамарис и Флоренс никем уже больше не интересовались.

Один юноша хотел жениться на Флоренс, родители сочли его неподходящим, Флоренс в конце концов подчинилась их общему мнению. Отвергнутый жених отправился в Южную Африку, открыл винодельню на мысе Доброй Надежды и, по слухам, вполне преуспел. Почему она за него не боролась? Почему за себя не боролась? Сейчас легко говорить. Тогда было трудно бороться. А теперь в любом случае поздно.

– Все мертвы и исчезли, – пробормотала еле слышно Дамарис.

– Что, мисс Оукли? – переспросил Рон, дернув усами.

– Простите, мистер Гладстон, задумалась.

Нынешнюю идею высказал викарий Джеймс Холланд. Сначала, после общения с бритоголовым вором, решение казалось идеальным. Рон вышел на пенсию, живет в чистенькой, аккуратной квартирке без сада, делать ему нечего, кроме ежедневных утренних походов в библиотеку, где он читает газеты и садоводческие журналы, жалуясь библиотекарше на вторжение шумных школьников в читальный зал. По том библиотекарша жалуется на него отцу Холланду, забежавшему поболтать. Тогда у викария зародилась прекрасная мысль занять Рона в Форуэйз пять дней в неделю. По субботам он делает покупки, по воскресеньям не работает, как заповедано в Библии, о чем Рон напомнил отцу Холланду: «Викарию-то следует знать».

Сначала решение казалось идеальным. Длинная трава скошена, бесформенные разросшиеся кусты подстрижены. Но со временем у Рона Гладстона возникают все более грандиозные планы. Фактически он начинает смотреть на сад как на