Однако вид из окна открывался вполне прозаический: даже жилища самых богатых горожан на фоне иных кварталов Бремена или Лейпцига смотрелись более чем бледно.

– Сроду бы не подумал, что расследование может проводиться так, – криво улыбнулся инквизитор, глядя на заваленный бумагами стол.

– А, это вы, отец Иоахим… Входите.

Ойген устало откинулся на круглую спинку довольно неудобного кресла и потянулся. Отодвинул в сторону грифельную доску, на которой вел счет, будто заправский ломбардец, окинул взглядом груды свитков и тяжеленные бухгалтерские книги, в которые бургомистр и ратушные писари год за годом прилежно заносили суммы городского расхода и дохода, прибыли от ярмарок и подати. От геллеров и даллеров рябило в глазах, но фон Ройц лишний раз поблагодарил Провидение и свою матушку за то, что получил приличное воспитание и поднаторел в арифметике.

– До некоторых пор я и сам бы о таком способе не подумал, – продолжил барон. – Но жизнь предоставила мне массу возможностей убедиться, что преступления, в первую очередь, совершаются из-за денег, даже когда эту причину стараются скрыть рассуждениями о чести и высших интересах. Значит, искать след преступления стоит поближе к деньгам – и куда уж ближе, чем записи о доходах и расходах? Да и – согласитесь, такой способ не в пример мягче всем известного и многими любимого: волочь в холодную, потом уголья к пяткам, сапоги испанские, иглы под ногти. А так, – Ойген обвел рукой стол, – тише, спокойнее. И чище.

Николас, тихонечко сидевший в углу и правивший оселком клинок, чуть слышно фыркнул.

– И как, – инквизитор опустился на жесткий стул, – нашлись следы?

Барон неопределенно покрутил пальцами в воздухе.

– То есть нет?

– Позвольте, святой отец, но полной уверенности в том, что преступление против короны действительно свершилось, у нас и не было. Имелись лишь подозрения, но они могут оказаться ошибочными, никакого заговора нет, и наш визит сюда – лишь пустая трата времени.

– Ваш – может быть, но никак не мой, – скривился Иоахим.

– Имеете в виду случившееся на площади? – вскинул брови фон Ройц.

– Не только. Взять хотя бы вчерашний ужин…

– И что с ним не так, со вчерашним ужином?

– Не с ним. С теми, кто на нем присутствовал.

– Вы говорите загадками, святой отец. А мне, видит Бог, загадок и без того хватает, чтобы ломать голову, кто из ратманов показался вам подозрительным.

– Ратманы совсем ни при чем, – махнул рукой инквизитор. – А вот та дама, что появилась позже прочих… Фрау Ульрика Йегер.

Фон Ройц не мог не заметить, как вздрогнул Николас. Министериал не оторвал взгляда от меча, и оселок все так же с чуть слышным скрежетом скользил по стали, но барон, привыкший отмечать даже самые малозначительные мелочи, понял: теперь его вассал вдвое внимательнее прислушивается к разговору. С чего бы это?

А отец Иоахим меж тем продолжал:

– Ну та, что в черно-зеленой парче, помните?

– Помню, – кивнул барон. – И что с ней не так?

– Она вызывает опасения.

В комнате словно потянуло ледяным сквозняком. Конечно, Ойген прекрасно помнил разговор трехдневной давности, и сейчас ему откровенно не нравилось то, что – а главное, как – говорит священник. Все-таки одно дело, когда, защищая честь сюзерена, собеседника ставит на место он, фон Ройц, и совсем другое, когда его пытаются бить его же оружием. За последние дни отец Иоахим осмелел: особенно это стало заметно после вчерашней проповеди. Куда подевался тот субъект с дрожащей губой, что стоял по щиколотку в грязи на разбитом проселке какие-то две седмицы назад? Сейчас он выглядит уверенным, ведет себя по-хозяйски, и даже росту в нем как будто прибавилось. Нужно быть осторожнее со святошей.