Оба раза Отверженных, выживших после битвы, забрали прибывшие Стражи Системы, и оба раза руководил командой боевых магов, в которую входил Уолт, Джетуш Сабиирский. Намина Ракура никак не отличился в тех заданиях, и если кем-то Отверженные могли заинтересоваться, так это самим Земным магом, под командованием которого чародеи Школы оперативно разобрались с черномагическими экспериментами.

Тем не менее об Отверженных Уолт знал мало. Черными магами занимался в первую очередь Конклав, и за помощью к Школе в борьбе с ковенами обращался редко.

Стоило, наверное, наведаться в библиотеку и ознакомиться подробнее с информацией о Черных гильдиях, их структуре, целях и способах достижения этих целей.

Уолт обогнул овальный холм с замком ректората, у подножия которого стояли хрисоэлефантинные скульптуры Архиректоров и мраморные статуи знаменитых Магистров. Золотистые одеяния и посохи походили на пышущее пламя, пытающееся сжечь белоснежные лики бывших глав Школы. Темные тени накрывали суровые и гордые лица волшебников и словно боролись со светом магических светильников, подсвечивающих изваяния по ночам. Охраняющие замок ректората мощные чары защищали скульптуры от охочих до золота и слоновьей кости студиозусов, и, наверное, только поэтому их не постигла судьба памятника Дзугабану Фаштамеду.

Уолт улыбнулся. Несколько десятков каменных кубов вокруг холма выглядели не символами, а произведениями одуревшего от похвал эльфийского скульптора и архитектора Мальбиха Эллондэ, приглянувшегося скучающей принцессе Эквилидора Лиисаре за нестандартные пластические творения вроде квадратной дырки в стене, расколотого на две части менгира и названной «Фонтаном» экспозиции ватерклозета посреди королевского Сада Скульптур.

Мальбих утверждал, что ищет новые пластические способы самовыражения, размышляет над формой и размышляет формой, уходит от изобразительной функции в глубины самоосознания, размягчая материю до состояния ассоциативных субстанций и разрушая границы застывших эстетических канонов. Злые языки утверждали, что Эллондэ просто не владеет искусством ваяния, зато отлично владеет искусством слияния с Лиисаре.

Ракуре по большому счету было все равно, хотя как-то в шутку он и предположил, что убоги создали своих муз, тайком выпустили в мир смертных, и одна из них уже нашла в Мальбихе своего верного рыцаря.

Уолт дошел до уложенной мраморными плитами дороги, с которой начиналась Эвристика, и остановился. До дома было рукой подать. Магу оставалось пройти десять метров, свернуть направо, подойти к невысокому, по пояс, забору из бутового камня с декоративными фигурками олорийских и когесских богов наверху, очень нравившихся Эльзе, открыть калитку и зайти во двор.

Неожиданно для себя Ракура повернул налево и направился вдоль окружающей Эвристику живой изгороди – в прямом смысле слова живой, поскольку на ее устроение пошли лозы, лианы и цветы, выращенные карлу Черной империи из магически обработанных семян. Звездообразные азалии шевелили тычинками при приближении смертных, вьющиеся сложными узорами лианы сплетались в изображения животных, разноцветные многоножки, являющиеся продолжением растений, а не поселившимися в ограде насекомыми, светились в сумерках, окрашивая изгородь радугой.

Уолт шел недолго, ночь только-только начала сменять серую кисею на выходное черное платье с бриллиантовыми россыпями звезд, когда он подошел к высокой чугунной ограде, безмятежно поблескивающей малахитовыми переливами октарина. Защитные чары не только искажали эфирные течения, не позволяя накапливаться на кладбище магии, грозящей, как и на любом захоронении, видоизмениться в некросионное излучение, но и отгоняли от кладбища зверей, птиц и пьяных студентов. Впрочем, спокойствие охранных чар было лишь видимостью. Под оболочкой, отводящей магические потоки от кладбища Школы, скрывались Великие боевые заклинания, готовые испепелять, разрывать, сдавливать – одним словом, уничтожать всеми возможными способами посягнувших на покой некрополя злоумышленников. Так, под лохмотьями нищего скрывается Меченый, который не устрашится сойтись в бою с магом один на один.