– Пойми, Мика, – он снова вздохнул, – о тебе ходит множество разных слухов. Для моей репутации лучше их пресечь. Встретишься с журналистом буквально на пятнадцать минут, в моем присутствии – пусть в прессу попадет достоверная информация.

– Ну, хорошо, – я пожала плечами. – А о чем он будет спрашивать?

– Вот список вопросов и твои ответы. Прочитай, пожалуйста, и постарайся запомнить, – отец протянул мне листок.

Я его проглядела. Вопрос про аварию – мой ответ про неисправность машины и плохое сцепление с дорогой. Вопрос о здоровье – все отлично, семья меня поддерживает, а стены родного дома буквально исцеляют. Вопрос про Лондон – да, вернусь туда, чтобы закончить обучение, но жить буду только в России.

Такое ощущение, что отец готовится к предвыборной кампании. Впрочем, так вполне может быть. Ничуть не удивлюсь.

Из этого интервью следовало, что я – примерная папенькина дочка, патриот своей страны и полностью здоровый человек, не имеющий никаких проблем ни с памятью, ни с самосознанием.

Ну что же, надо так надо.

– Я все запомню, – пообещала я.

– Вот умничка! – он потрепал меня по макушке и поспешил, занятый очередными делами.

В ночь перед интервью мне приснился кошмар.

Я не запомнила подробностей – сцены словно выступали из темноты.

То я в какой-то маленькой часовенке стою у гроба, засыпанного цветами. Вокруг – все серое от дыма свечей, пахнет ладаном и горячим воском, а еще лилиями, не зря их называют цветами смерти. От этого кружится голова и волнами накатывает тошнота. Стараясь удержаться на ногах, я опираюсь рукой о гроб, и тут, наконец, вижу лежащего в нем человека. Это девушка в красивом белом платье. Ее лицо кажется смутно знакомым. Я наклоняюсь ниже, чтобы разглядеть его, и тут кто-то толкает меня в спину. Я неправдоподобно долго падаю в гроб, а затем крышка с яростным грохотом захлопывается. В этот миг я вдруг понимаю, отчего мне было знакомо лицо лежащей в гробу. Это мое собственное лицо.

Задыхаясь от ужаса, я силилась проснуться, но никак не могла этого сделать. Так рыба, угодившая в сеть, только бестолково бьется, оставляя на жесткой леске следы собственной крови.

Вдруг я оказалась среди людей с закрытыми лицами. Они наклонялись надо мной, чтобы сделать что-то плохое. Я вырывалась изо всех сил, но кожаные ремни крепко удерживали меня на койке.

«Тебе не будет больно. Потерпи, только потерпи»… – говорил человек в маске и очках, как у доброго доктора. Стекло его очков бликовало, словно он чудовищным образом мне подмигивал.

И тут же в запястье вонзалась огненная игла, и жидкий огонь растекался по всему телу, лишая возможности сопротивляться, бросая в темноту, полную первозданных кошмаров.

И тут же я оказывалась на дороге, окруженная молчаливыми людьми, чьих лиц не могла разглядеть (а были ли у них вообще лица? Может, это только сгустки темноты?).

– Машина… Никто не поймет… – слышала я отголоски чьих-то голосов, а внутренности скручивало спиралями невыносимой боли.

С утра отец, как всегда, был занят своими делами. Как я понимаю, дома он появлялся не так часто. Завтракала я одна, без Анны, и это было прекрасно. Зато к обеду она неожиданно постучала ко мне и предложила помочь выбрать одежду для интервью. Говорила она таким тоном, что становилось понятно: любая попытка отказа обречена на провал.

– А в Лондоне я тоже не могла сама выбрать, что мне надеть? – не удержалась я от шпильки, пока Анна, поджав губы, осматривала мой не слишком богатый гардероб.

Мне самой, кстати, больше всего нравилось то лоскутное платье, и я надела бы именно его, но Анна даже не посмотрела в его сторону, зато задумчиво разглядывала классическую прямую юбку и блузку цвета кофе, густо разведенного молоком, на мой взгляд, невероятно скучные и безликие.