И тут кто-то из пацанов жалостно поднял и подал юноше оберточный конус-кулек с серым сухим киселем – и тот с благодарностью принял. Этот кисель меня и доконал – ведь люди только-то и хотели полакоми… Ладно, лучше не размазывать.

Всем уж до того хотелось придать хоть какой-то смысл этому безумию не тем, чтобы найти причину зла, а наоборот, сделать его побеспричиннее, чтобы оно стало совсем уж нечеловеческим. Тут же выяснилось, что старик всего-то и поднял какую-то бумажку (документ!), которую у милиционера (представитель власти!) ветром вырвало, и с необычайной кротостью спросил легавого: «Простите, пожалуйста, это не вы обронили?» – а в ответ началось избиение.

С чего, почему – в Эдеме все как в сказке: налево пойдешь – коня потеряешь, направо – голову, а с чего, почему – с того, потому.

Мы создавали богов по своему образу и подобию – мы тоже любили так подшутить: помочиться на подсолнух и бросить на дороге – пусть кто-нибудь полузгает.

Большое искусство тоже естественнейшим образом вживалось в нашу жизнь – одни и те же фильмы, по пальцам счесть, разом смотрела вся страна: «Свадьба с приданым», «Кубанские казаки» вливались в наше Единство песнями на гулянках («Каким ты был…») и такими народными героями, как Курочкин и Похлебкина. Дети от пяти до восьмидесяти лет обсуждали фильм «Бродяга» с одинаковым захлебом: бабушка обзывала водовоза Джагой, а меня, когда я ленился вставать, – Обломовым.

Классик русской литературы Михаил Юрьевич Лермонтов в наших байках всегда действовал на пару с Пушкиным. Пушкин и Лермонтов – это были страшно находчивые ребята, хоть сейчас к нам на танцы. Особенно Пушкин – он и в одиночку не терялся, по любому поводу тут же сочинял стишок.

Как-то пошел он купаться на Дунай, и захотелось ему на бережке отлить. А место открытое. Он застеснялся, залез на дерево и, прячась в роскошной кроне, пустил струю. И надобно ж такой беде случиться, что в это самое время под деревом проходил император Николай. Взбешенный неожиданным поэтическим душем, самодержец вытащил пистолет и наставил его на Пушкина: «Сочиняй стих – а то застрелю!» На что Пушкин, ни секунды не промешкав, выпалил: «Как у берега Дуная Пушкин сс… на Николая».

Пушкину пальца в рот лучше было не класть! Однажды светские дамы и господа сговорились против него: чего он все время про нас стихи сочиняет – давайте он придет на бал, а мы его не будем замечать. Пушкин пришел, заговорил с одним, с другим – а его никто не замечает. Ах, не замечаете? Пушкин залез на стол, наворотил вот такую кучу и ушел.

А чего: раз его никто не замечает, он и делает что хочет. Все правильно. Опять, стало быть, его верх вышел. Светские дамы и господа посовещались вокруг кучи и решили послать к Пушкину парламентера, чтобы он отплатил Пушкину той же валютой.

Пушкин выслушал парламентера и нашел его требования справедливыми: «Вот мой стол – клади. Но имей в виду: тебя послали ср…, а не сс… Если насс…шь хоть каплю – сразу сажаю тебе пулю в лоб», – и показывает ему пистолет (пистолеты там у всех под рукой). Парламентер повертелся-повертелся – а что делать? Справить большую нужду без участия малой умел только один парень с Ирмовки по имени Молдахан, а светская чернь обратиться к Молдахану не догадалась. Так парламентер с чем пришел, с тем и ушел.

Все многоточия принадлежат мне, отщепенцу, а вовсе не Пушкину.

Вот она, народность Пушкина! Веселый Пушкин не скупился и на безобидные экспромты. Раз играли в прятки, а он с девушкой Бусей спрятался под столом. Его ищут: где Пушкин, где Пушкин, а он отвечает: «Я и Бу-ся под столом».