Среди бойцов раздались смешки. Боец по фамилии Дьяченко хотел было что-то ответить, но ему не дали и слова сказать. Солдаты придвинулись ближе, и один из них, пожилой и усатый вояка, осадил ехидного бойца.

– Хватит тебе, Дьяченко, зубы скалить. Зря ты на Гуляева грешишь. Еда у него сносная. Что есть под рукой, из того и готовит.

– Так я же ничего, – оправдываясь, сказал Дьяченко. – Я ж это только так говорю, для порядку. Положено так – ругать стряпню повара, чтобы он не очень-то зазнавался. Да Гуляев и не обижается вовсе. Так ведь, Гуляев?

Повар что-то добродушно проворчал в ответ.

Так, с шутками и прибаутками, и получили каждый свою вечернюю порцию каши. Пока они толкались у полевой кухни и ждали своей очереди, Микола понемногу оттаял от своей обиды на Соколовского, и на него снова напала говорливость.

Шубин радовался, что встретил радиста, и теперь наслаждался его болтовней и тем, как он на своем певучем украинском наставительно поучал молодого Теткина и уговаривал Гуляева накормить приблудного пса.

Поел Шубин быстро. Он понимал, что время дорого, и, чем раньше они выйдут на поиски, тем больше у его группы будет шансов найти летчика раньше, чем его найдут немцы.

– Ну так вот, ребятки, – Соколовский при свете почти полной луны оглядел по очереди всех выстроившихся у штаба разведчиков. – Идите, как сказали бы раньше, с Богом, и задание, кровь из носу, выполните. А больше я вам говорить ничего не буду, потому как желать что-то конкретное перед таким сложным боевым заданием – плохая примета. – И он махнул рукой, давая знак Котину отправляться.

Тот дал команду, и все одиннадцать чело век цепочкой потянулись за ним. Шубина, который замыкал строй, полковник задержал, взяв за рукав, и так, чтобы никто не услышал, сказал:

– Капитан, Миколу береги как зеницу ока. У меня он один такой опытный радист. Ас, можно сказать, из асов. Найдете партизан, так и им накажи, чтобы Яценюка как какое-нибудь драгоценное сокровище берегли, пока мы наступать будем.

– Не переживайте, товарищ гвардии полковник, буду беречь, – коротко ответил Шубин и зашагал догонять свой отряд.

А что он еще мог сказать? Ничего больше не мог, как только пообещать выполнить просьбу Соколовского. А уж там – как все сложится. Не в его, Шубина, власти было в этот тяжелый период жизни страны и свою-то жизнь уберечь, а уж тем более чужую. Но он прекрасно понимал Соколовского. Сейчас, когда война уже повернула вспять свой железный поток и на горизонте маячила надежда на скорую победу, каждый опытный боец, а уж тем более специалист в своем военном деле – будь то разведчик, танкист или радист, – был наперечет. Очень уж их, ценных специалистов и опытных бойцов, много было потеряно в первые два года войны, чтобы теперь, когда надо было идти вперед и дожимать врага, гнать его со своей земли, разбрасываться ценными кадрами.

Оглядываться, уходя на боевое задание, – плохая примета для разведчиков. Памятуя об этом, ни один из группы Шубина ни разу не оглянулся. И только гвардии полковник Соколовский долго еще стоял возле штабного блиндажа и, зябко кутаясь из-за охватившего его болезненного жара в шинель, смотрел вслед уходящим бойцам. Смотрел, пока последний из них не скрылся в темноте, за деревьями…

Часа через полтора группа разведчиков вышла на окраину леска, в котором располагалась конно-механизированная часть Соколовского. Теперь им предстояло пройти еще пару километров по открытому и простреливаемому немцами пространству до реки под непонятным для Шубина украинским названием Стыр.