Тот, кто из лучших побуждений вмешивается в чужие дела, почти всегда совершает ужасную ошибку. Сама попытка ступить на столь зыбкую почву скорее всего свидетельствует о полной непригодности доброхота для исполнения возложенной на себя миссии. Но мистер Дансон не ведал страха: цель его благая, намерения безупречны и, стало быть, успех ему обеспечен. Поэтому на следующий день он с легким сердцем занял свое место за столом между миссис Масто справа и миссис Ростерн слева. Напротив него, по диагонали, сидела мисс Ростерн и, судя по ее виду, чувствовала себя неуютно.

Ужин удался, все оживленно беседовали, а когда дамы удалились и джентльмены сдвинулись в кружок, мистер Дансон поймал себя на мысли, что ему случалось участвовать и в более никчемных увеселениях, – подразумевая лондонский светский сезон и то время, когда сам он еще не решил отринуть мишуру света и принять роль отшельника.

Позже, перейдя в гостиную, собравшиеся послушали игру и пение одной из старших леди, а затем отставной полковник, по всей видимости давний знакомый мисс Уны, принялся упрашивать ее исполнить ирландскую балладу «Если любишь в жизни только раз». И после небольшого фортепианного вступления строптивая дама сердца Читтока запела: «Мечты, надежды – сладкий сон…» Все тотчас смолкли, околдованные голосом мисс Ростерн, и, когда отзвучала последняя нота, никто не проронил ни звука – повисла мертвая тишина.

Не сказать чтобы песня была уж очень душещипательная, но в первые несколько мгновений слушателям не хотелось говорить.

– Согласитесь, она просто чудо! – выдохнула наконец миссис Масто, повернувшись к Сирилу Дансону.

Вместо ответа джентльмен лишь смотрел на нее широко раскрытыми глазами, буквально онемев от прелести необыкновенного голоса девушки.

Устраиваясь на ночь в отведенной ему комнате, мистер Дансон пришел к мысли, что Читток недаром так увлекся этой молодой особой. Тем не менее загадка непостижимого очарования мисс Ростерн еще долго не давала ему уснуть. Ее нельзя было назвать ни красавицей, ни хорошенькой, ни просто «милашкой». Живость, игривость, лукавство и «те улыбки, что таит юность в ямочках ланит»[8], – все это не про нее. Даже в ее пении не было ни малейшей примеси аффектации или жеманства, ничего из простительных женских уловок, вызванных естественным желанием нравиться. Он не мог объяснить, почему, чем она разбередила его душу, каким ключом открыла в нем потаенные родники добродетели, – знал только, что ее голос проник в его сны: этот голос он явственно слышал, пока вел с ней долгий разговор о мистере Читтоке – разговор, расставивший все по местам, устранивший в конце концов все недоразумения!

Однако, проснувшись, мистер Дансон не сумел вспомнить тех убедительных доводов, которые привел ей во сне, объясняя, в чем именно она заблуждалась. Помнил лишь воздетые на него страдальческие глаза и негромкий, проникновенный голос, заверявший его: «Я всегда любила Диармида, всегда – с самого детства».

Во сне проблемы решаются легко и просто. Но наяву, проведя в доме Масто семь приятных дней, мистер Дансон ни на шаг не приблизился к своей цели. С другими дамами ему быстро удалось найти общий язык, но в отношении Уны прогресс был нулевой.

Не то чтобы она отталкивала или демонстративно игнорировала его, просто все его попытки сойтись с ней короче девушка встречала с неизменной апатией, которая пресекала его поползновения вернее, чем открытый антагонизм.

– Боюсь, мисс Ростерн меня невзлюбила, – пожаловался хозяйке дома «посол» мистера Читтока в последний день своего визита.