Молодые люди, даже из семейств старши́ны, часто уезжали на Сечь, так сказать, учиться уму-разуму. Старые козаки, которым надоедал образ жизни сечевиков, возвращались на Украину. Родоначальником фамилии Шевченко был как раз запорожец Андрий, который оставил Запорожье и поселился у некой Ефросиньи Шевчихи. Так что обмен населением между Запорожьем и другими украинскими землями шел непрерывно. Из Запорожья выходили на правобережную Украину гайдамацкие атаманы, в Запорожье они потом возвращались с награбленным добром, а нередко и с полоном, который перепродавали татарам в Крым. Добиться выдачи зачинщиков мятежа, головорезов и грабителей было невозможно.

В народных представлениях запорожец был неким идеальным украинцем, каким простой житель Гетманщины мечтал быть. Первая из запорожских добродетелей – сила. О силе этих «лыцарей» складывали легенды, на современный взгляд двусмысленные. Один запорожец был таким силачом, что только «дыханием убил бы человека»[484]. Восхвалялось и целомудрие запорожцев. Будто бы даже за пределами Сечи они не «шалили» с девушками. Стоит одному начать заигрывать с дивчиной, как товарищ одернет: «Вражий сын! зачем ты с девушкой шалишь? разве мало тебе молодиц?» Устыдится запорожец и подарит девушке шелковый платок: «Возьми, чёртова девка, и носи»[485]. Таких историй – множество.

Сечь жила по своим законам, неписаным, но соблюдавшимся безусловно. Там была своя система управления, которая вообще никак не контролировалась ни гетманом, ни киевским воеводой, ни самим государем или государыней.

Каждый год 1 января запорожцы собирались на раду, где кошевой атаман непременно обращался к народу – запорожскому «товариству»:

« – Паны молодцы! у нас сегодня новый год; не желаете ли вы, по старому обычаю, переменить свою старши́ну и вместо нея выбрать новую».

Иногда кошевому и старши́не кричали:

« – Вы добрые паны, пануйте еще над нами!»[486]

Тогда старши́на во главе с кошевым благодарила запорожцев, и все расходились по куреням.

Нередко дело оборачивалось по-другому. Кто-нибудь из козаков кричал кошевому:

« – Покинь, скурвый сыну, свое кошевье, ты уже козацкого хлиба наився! Иди себе прочь, негодный сыну, ты для нас неспособен!»[487]

Тогда кошевой бросал на землю свою шапку, клал рядом булаву и спешил удалиться в свой курень, пока дело хуже не обернулось.

Следовали выборы, которые иногда протекали мирно (кто кого перекричит), а иногда оборачивались мордобоем. В конце концов избирали новую старши́ну: кошевого, писаря (что-то вроде главы администрации и одновременно министра иностранных дел), есаула и судью. К новому кошевому поочередно подходили запорожцы и сыпали ему на голову песок или мазали голову грязью (если погода была дождливая), чтобы не забывал, кто он такой и не считал себя лучше других. Мера не лишняя, ведь на соседней Гетманщине уже и следа не осталось от былого козацкого равенства и братства: старши́на стала новым дворянством, гетман вел себя будто князь. Запорожье же всё еще сохраняло подлинное народовластие. Поэтому запорожцев очень уважали на Гетманщине.

В ежегодной смене кошевого и старши́ны был даже материальный смысл. По установившейся традиции, новому кошевому из казны русского царя присылали в подарок 7 000 рублей, которые делили между старши́ной[488].

Без Сечи не было б и Гетманщины, но сама Сечь почти все сто лет существования Гетманщины противостояла ей. Для гетмана запорожцы всегда были головной болью. Во всё правление Ивана Мазепы вплоть до его измены не прекращалась вражда с запорожцами. На Сечь убегали недовольные промосковской политикой гетмана, Сечь была центром оппозиции гетманской и царской власти, оппозиции отнюдь не «парламентской».