Не только русские путешественники, но и некоторые украинцы ставили малороссийских женщин гораздо выше мужчин. Кулиш писал, будто малороссийская женщина даровитей и порядочней, чем мужчина[362]. Сам Пантелеймон Александрович женился на «украинской Беатриче»[363] – красавице Александре Белозерской, которая под псевдонимом Ганна Барвинок станет известной писательницей. «Боярином»[364] на их свадьбе был Тарас Шевченко. Он пел с Александрой дуэтом народные песни. И через десять лет, в Новопетровском укреплении, Шевченко вспомнит «прекрасную блондинку» и ее задушевную песню[365]. В 1857-м, когда Шевченко вел свой дневник, с Александрой Белозерской-Кулиш мечтала петь малороссийские песни Надежда Аксакова.

Брат Надежды Сергеевны Иван Аксаков говорил о малороссийских женщинах даже ярче Кулиша: «Природная грация, вкус к изящному, художественный склад мысли, утонченность, доведенная донельзя в области чувства, – равно присущи всем малороссиянкам»[366], – писал московский славянофил. Григорий Данилевский восхвалял телесную красоту «полностанной» и «полногрудой» дивчины, что идет с коромыслом на плечах за водой, «пышно колышется на ней белая новая свитка с двумя черными сердечками на спине у пояса»[367].

В те времена крестьяне еще носили традиционную домотканую одежду. Городская мода не касалась деревни, поэтому различия особенно бросались в глаза, особенно в одежде женской. И у великороссов, и у малороссиян она была намного наряднее мужской. На знаменитую Коренную ярмарку (под Курском) приезжали и украинцы из Рыльского или Путивльского уездов, и русские крестьяне из уезда Курского. Аксаков, собиравший сведения для своей монографии о ярмарках, не мог не обратить внимания на эти различия. Русский наряд ему, впрочем, нравился больше украинского: «это шерстяная юбка ярко-пунцового цвета, а не узкая плахта и не понева и белая рубашка. В Малороссии почти не носят юбок, а обертываются плахтою, что не очень красиво»[368].

Вообще-то даже повседневные запаски, а уж тем более праздничные украинское плахты удивительно красивы. Да и слова Аксакова касаются только одного региона, пограничного между русским и украинским этнографическими мирами. Этнограф фиксирует картину одного дня, как будто снимает ее на фотоаппарат. Но жизнь течет и меняется даже в консервативной крестьянской среде. И те же юбки («спiдници») со временем едва не вытеснят плахты даже в Полтавской губернии. Но различия в одежде, особенно нарядной, праздничной, сохранялись долго, и вдали от Малороссии украинская женская одежда казалась странной, диковинной. Когда Тарасу Шевченко понадобилось одеть натурщицу по-украински, оказалось, что портнихи в Петербурге представления не имеют о плахте и «гарно пошитой» девичьей сорочке[369]. Пришлось заказывать сорочку и плахту на Украине, доставать через Квитку-Основьяненко.

В гоголевское время некоторые малороссийские помещицы, в особенности мелкопоместные или «средней руки», еще носили традиционную одежду. Не на балу, не в светском обществе, но дома, среди своих. Анюта из романа Антония Погорельского «Монастырка» очень удивляется своим малороссийским кузинам. Всё украинское ей в диковинку. Обе кузины очень «много кушают», а потому, хотя и недурны собой, но «слишком толсты и краснощеки». Более всего Анюту поразили их сапоги: «…Они были в утреннем наряде <…> и, – пожалуйста, Маша! Не рассказывай никому! – в больших кожаных сапогах!»[370] В глазах воспитанницы Смольного института девушка благородного происхождения в сапогах – нечто просто неприличное. В богатых великорусских деревнях, правда, девушки тоже носили сапоги, чего Анюта могла и не знать. Но для дворянки такая обувь была совершенно неподобающа. Между тем «…сафьянные чоботы – составляли наряд щеголеватой малороссийской девушки»