– Мои дочери, – пояснил Понтус, хотя все было ясно и без пояснений. – Эбба и Юлия. Первый снимок, когда они еще маленькие – круиз в Карибском море. А второй – в Сандхамне, в прошлом году. Мы каждый год участвуем в гонке «Вокруг Готланда». Скоро и их дети, мои внуки, тоже встанут под паруса… если хотите, могу показать фотографии. Семья Клингбергов не подкачала.

Он улыбнулся с гордостью, но тут же помрачнел.

– Я иногда думаю, что было бы, если бы похитили не Кристофера, а Эббу. Или Юлию… Сама мысль непереносима. Думаю, вы даже не догадываетесь, что мы пережили. Исчез семилетний мальчик, и о судьбе его до сих пор ничего не известно. Родители так и не смогли с этим примириться. Ян особенно. На него смотреть было больно. Единственное утешение – потеря хоть в какой-то степени вернула его в семью. Ян всю жизнь не ладил с Густавом, да и со мной тоже. А после пропажи Кристофера он стал нам ближе. Не то чтобы мы могли как-то облегчить его страдания… нет, это было не в наших силах. Он винил во всем себя. Оказывается, Ян выпил пару кружек пива перед тем, как забрал сына с детского праздника в Стадсхагене и пошел на эту станцию метро… И это не стихающее чувство вины… Он начал пить. Ирония судьбы – алкоголь стал причиной беды, и алкоголь же служил ему утешением. И не только для него – для них обоих. Самоубийство – логическое следствие их, к тому времени, я думаю, уже неизлечимого алкоголизма.

Понтус опять подошел к окну, вздохнул, сглотнул, как будто что-то застряло у него в глотке, и вернулся в кресло.

– И по большому счету, никто из нас по-настоящему не преодолел горя. Густав… на Густава было страшно смотреть. Сначала внук, потом сын.

Он замолчал, на этот раз надолго.

Катц подождал немного, не последует ли продолжение, и осторожно спросил.

– И никаких подозрений, что похищение Кристофера было спланировано, у вас не возникло? Или у полиции?

– Нет. Нелепая случайность, помрачение сознания. Эта женщина, кто бы она ни была, украла Кристофера импульсивно, ничего не планируя. Сорок лет прошло… Кристоферу было бы сейчас сорок девять. Недели не проходит, чтобы я о нем не думал. Особенно когда читаешь в газетах, что случилось с этой австрийской девочкой, Кампуш… или этот дьявол в человеческом образе, бельгиец… как его? Да, Дютруа… даже тошнота подступает. Тошнота и ненависть…

Понтус Клингберг посмотрел даже не на него а сквозь него на какую-то точку в пространстве и тряхнул головой, словно старался избавиться от наваждения.

– А разве Кристофер не усыновлен?

– В каком смысле?

– Он же темнокожий.

– А Джоель вам никогда не рассказывал про брата?

– Нет… то есть рассказывал, конечно, но не в деталях.

– Его бабушка была креолка. Но кровь… или, как теперь говорят, гены загадочным образом передались через поколение. То есть Ян, сын креолки, был совершенно белым, стопроцентный европеец, если не считать вьющиеся волосы. А летом обгорал еще сильнее нас. Это удивительно… Джоель тоже светлокожий… понять невозможно: наследственность, гены, хромосомы… Но вот у Кристофера проявилось. Это долгая история.

Понтус не смотрел на Катца. Он говорил почти без выражения, будто сам с собой, или выступал в роли медиума на спиритическом сеансе, а невидимый дух диктовал ему слова. Рассказал про своего деда Эйнара, спасшего жизнь пятнадцатилетней гаитянской девочке в дни так называемого Петрушечного геноцида. Эйнар удочерил ее, и она росла в семье как родная дочь. Звали ее Мария Бенуа. И Густав в нее влюбился. Вернее сказать, они оба влюбились. Но Густав женился на дочери миссионера, Лизбет, которая стала матерью Понтуса Клингберга, то есть моей. А вскоре и у Марии родился ребенок от Густава. Ян Клингберг.