Был долг закрыт или нет, с тех пор новостей не было. Часть гвардейцев уехала следующим утром, с приказом сопроводить поскрипывающую телегу в Лордан. А генерал с кучкой солдат исчез за горизонтом еще накануне. Умчался в закат, преследуя свою цель. И где-то там, рядом с этой целью, находился Эдвин. Было ли это интуицией или слепой верой в лучшее, но каменщик знал: мальчик жив.

Мысли понеслись вперед. Могло ли быть так, что генерал все же настиг беглеца? Там же, в лесу или на выходе из него? Могло. И, сомнений нет, тогда мальчик в Лордане. С кучкой своих друзей, запертый в душном, темном, переполненном бараке. В месте, куда свет проникает сквозь щели меж деревянными досками, а ропот детских голосов не смолкает даже по ночам. В месте, где десятки юношей ждут, когда со скрипом распахнется тяжелая дверь и закованный в серебро человек выкрикнет заветное имя.

Затем тяжелая, заточенная под меч рука ляжет на детское плечо, сопроводит в комнату поменьше, примечательную лишь белесым муралом, с темным силуэтом по центру. Скрипнет под задницей расшатанный стул, а из темноты напротив, шурша одеяниями, вынырнет церковник. И, заслонив собой, по ощущениям, весь Мир, спустя время вынесет вердикт.

А потом… Тут каменщик знал лишь свою часть истории. Ошарашенного ребенка, с коркой засохшей грязи на девственной шее, выведут за ворота. Если молоко на губах уже обсохло, то всучат пару медяков, на дорогу. Доберется сам. Если совсем еще юнец – передадут на поруки извозчику вместе с той же горсткой монет, под аккомпанемент недовольного фырканья. А после – объятия, воссоединение… Но то лишь одна сторона монеты. Что происходит с теми, чью шею после проверки обволакивает не грязь, а прозрачный ошейник, старый каменщик своими глазами не видел. Но знал. Все знали.

Словно вдогонку его мыслям, порыв ветра задул и без того тусклую свечу, стоявшую на табурете справа. Двор окончательно погрузился во тьму. Да, все так. В домах высокородных свет не гаснет от сквозняка, улицы их городов светятся ровным белым светом. Зимой в комнатах не пахнет древесиной и смолой, лбы не блестят от пота. И все благодаря тому, что происходит вдали от чужих глаз. Действо, начало которому дает щелчок ошейника. А венчает все это тонкая рука с ухоженными ногтями, которая хватает щепотку серебряного порошка и бросает в очаг. А посередке… Тоже камни, но иного толка. И ничего другого – до самого конца.

Какая ирония. Избежав отправки на каторгу, вытащив заветный козырь из колоды, он все равно связал свою судьбу с киркой и молотом. И махал ими уже куда больше, чем жалкий десяток лет, – то был долгий путь. Будто целая жизнь прошла, но, кто знает, возможно, впереди еще столько же. И у Эдвина тоже. Мужчина почти уверился, что генерал достиг своей цели, упек беглеца в кандалы, а мальчика – на распределительный пункт. Потому что если иначе… Почему же тот не вернулся?

Мальчик и беглец покинули мастерскую вместе – на этот счет у старика сомнений не было. Никто не усидит в пыльной каморке, зная, что по твою душу направляется пара столичных гвардейцев. Вынудил ли таинственный незнакомец Эдвина помогать себе, угрожал или просто заболтал – неважно. Реку они перешли рука об руку. Первые дни старик утешал себя тем, что парнишка мог сбежать, затеряться в лесу. Либо опасный спутник отпустил его сам, но позже, когда понял, что военные сбились со следа. Эдвин неплохо знал окрестные земли, но без монет в кармане путь домой мог затянуться. Хотя даже по самым смелым прикидкам в таком случае обратная дорога заняла бы лишь пару дней. Максимум – неделю. Но уж точно не гребаный месяц. Оставалось уповать лишь на распределение. Либо…