С ботинками всё оказалось совсем просто. Не нужно пихать ступни в ботинки, имелись «уличные» ступни в виде ботинок по сезону. А куртки, свитера и рубашки мне сшили специальные, под мои «могучие» плечевые блоки.

Вот оделся я однажды и вышел с мамой из дому. Облетали жёлтые листья, осеннее солнышко выглядело уставшим, светило вполнакала. Для первого раза просто погуляли во дворике. Я впитывал свежий, с осенней холодинкой, воздух, наслаждался открытым небом над головой после долгого заточения, а мама читала подходящие осенние стихи.

Позже она стала возить меня гулять в парк и в музеи. Я с неизменным покер-фэйс рассматривал картины и внимательно слушал экскурсовода, поскольку мама после культпоходов устраивала мне дома экзамены – требовалось узнать репродукцию на экране и рассказать, что запомнил.

А другие посетители рассматривали меня, пацана с обручем на голове, плечами американского футболиста и с элементами экзо на ногах. Дети показывали пальцем и смеялись, некоторые взрослые снимали на телефоны. Иногда особо непосредственные натуры, в основном китайские туристы, просили меня с ними сфотографироваться.

По маминой просьбе я всегда соглашался и даже скупо при этом улыбался. Она говорила, что нельзя, попросту неумно требовать от людей слишком многого. Люди не обязаны быть поголовно умными и добрыми, понимать меня и сочувствовать. Мне нельзя их даже прощать просто потому, что я не могу их судить – они мне ничего не должны.

Это я должен всё понимать и сочувствовать, быть снисходительным. Мне это нужно самому –именно мне предстоит жить среди них с обручем на голове, плечами американского футболиста и костями с коленными блоками экзо. Плохо жить и обижаться. Плохо жить и презирать. Мне для себя самого нужно их полюбить, принять такими как они есть, ведь это наши люди, тот самый народ.

***

В общем, поначалу прогулки мне организовала мама, а папа устроил войну. Даже настоящий холивар. Он обратил внимание на то, что я перестал играть в боевые симуляторы. Я, как мог, объяснил, что мне противно воображать себя тем, кем стать для меня невозможно.

- Тёмка, - сказал он мягко. – Ты знаешь, что такое чудо?

- Чудес не бывает, - проворчал я.

- То есть чудо – это то, чего не бывает? – переспросил он с усмешкой.

Инженер математик, даже рассуждая о чудесах, требует чётких формулировок! Я улыбнулся и поправился:

- Ну, не то, чтобы совсем не бывает… скажем, маловероятное…

- Господи! – покачал папа головой. – Да какое тебе сейчас дело до вероятностей?!

Я смешался. Действительно, в моём положении интереснее не вероятности, а хоть какие-нибудь шансы.

- Так вот, старичок, - наставительно заговорил отец. – Всё относительно. Чудо – это когда совершается то, что люди считают невозможным. То есть считается кем-то полностью невозможным, без вариантов.

Он погладил меня по волосам и сказал совершенно серьёзно:

- И того, кто совершает невозможное, считают волшебником. Я лично знаю человека, кто может останавливать своё сердце. Он говорит, что оно просто очень медленно бьётся, но приборы фиксируют остановку.

Я смотрел на папку во все глаза. Насколько я его узнал, он бы точно не стал выдумывать для меня сказки. Но это же… невозможно! Невозможно? Ну, а папка о чём толкует!

- Я не призываю тебя верить в невозможное, - ласково продолжил папа. – Просто согласись, что ты можешь ошибаться в оценках, считая что-то невозможным…

Я задумчиво кивнул.

- Во-о-от! – обрадовано сказал отец. – Пусть тебе что-то кажется невозможным, просто стань волшебником…

- Просто?! – воскликнул я.