– Простите, сударь, – обратился он к статскому советнику, – не объясните, что этот человек от меня хочет?

– Он спрашивает вас, отче, куда вы собираетесь ехать.

– А! – кивнул богослов, и его лицо просияло. – Так знамо куда – в Тегеран!

– О! Тейран, Тейран! – закивал возница. – Бели-бели![36]

– Так ведь и я в Тегеран. Если хотите, поедемте вместе с нами, – предложил статский советник. – У нас как раз имеется свободное место. К тому же путешествие в фаэтоне будет долгим.

– Дня два, а то и три, – предположил Летов. – И еще неизвестно, сколько времени придется провести в чапарханэ – так у них называются почтовые станции.

– Вы очень любезны! – батюшка расцвел мимозой. – Не могу не воспользоваться вашим предложением. – Иерей Симеон, – отрекомендовался новый знакомец, – направлен в Тегеран решением Святейшего Синода. Буду заниматься постройкой нового храма.

Подойдя ближе, он осенил всех крестным знаменьем:

– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа.

Байков с благодарностью трижды коснулся губами батюшкиной длани. Ардашев и Летов, склонив головы, ограничились простым прикосновением рук к ладони священника.

Подъесаул помог загрузить вещи и расположился сзади, рядом с отцом Симеоном. Ардашев занял место впереди. Шофер трижды крутнул ручку стартера, закрепил ее кожаным ремешком под правым крылом, сел за руль, и автомобиль понесся, оставляя позади пыльный известковый след. До Решта – первого города на пути – оставалось тридцать семь верст. Не прошло и четверти часа, как лопнула шина и водитель, подставив домкрат, принялся возиться с колесом.

Попутчикам ничего не оставалось, как коротать время под зеленым грабом, раскинувшим неподалеку свой густой шатер. В кронах дерева копошились дикие голуби, беспокоилась недовольная сорока и заливались многоголосьем канарейки.

Здесь, рядом с морем, растительность напоминала тропическую, сходную с той, которую можно наблюдать в Поти, Гаграх или Батуми. Чинары, каштаны, тутовые деревья, пальмы, заросли кизила и шиповника, дубовые рощи вперемежку с кустами мимозы производили на вояжеров исключительно благоприятное впечатление. Вокруг стояла такая сырость, какая бывает на Кавказе сразу после дождя. В речушках и оросительных каналах обитало множество черепах и беспечных лягушек, служивших кормом для несметного количества змей. Да и дикие животные чувствовали себя достаточно вольготно. Стоило, к примеру, батюшке углубиться в зеленые дебри, как от его благодушного настроения не осталась и следа: на опушке леса он наткнулся на стаю шакалов, рвавших тушу падшего дикого кабана. И свалившаяся с дерева на его голову фаланга тоже не добавила радости богослову. Иерей сник, словно известь, на которую брызнули воду. Заметив это, подъесаул, желая отвлечь попутчика от тоскливых мыслей, спросил:

– У меня, ваше преподобие, еще с самого Баку на языке вертится один вопрос: для чего, позвольте узнать, вы везете с собой самовар?

– А как же, сын мой, русскому человеку без самовара? Без самовара никак нельзя. Кофею я не потребляю – горький он больно, а вот чаек мы с матушкой каждый вечер откушиваем… вернее, откушивали, – грустно поправился он. – А басурмане-то, говорят, чай по-иному готовят. Они его на огне кипятят в медном чайнике, и от этого он у них черный как деготь и тянется, точно сусло. Нешто можно такое пить?

– Ох и крепок он у них! – тряхнул головой Летов. – Но самовары-то и здесь есть, местной работы, с изъянами, но все же… А вот чайник фарфоровый – в Персии редкость, а для русского человека он наиглавнейшая вещь.