В дверь стучат, и Тёрнер поднимается, чтобы взять два картонных стаканчика с кофе. Один он протягивает мне, и я с признательностью обхватываю стаканчик замерзшими ладонями. Этот кофе так плох, что его сам по себе можно считать преступлением против человечества, но он, по крайней мере, теплый и перебивает навязчивый больничный запах. Это место пахнет страхом, отчаянием и скукой, немытыми телами, вонь которых впитывается в постель. В дальнем конце комнаты ожидания отведено место под крошечный, печальный игровой уголок для детей. Сейчас он пустует, но я думаю о Ланни и Конноре, которым было всего десять и семь лет соответственно, когда машина врезалась в гараж Мэлвина, явив всему миру творимые им ужасы. В моей памяти они всегда останутся детьми этого возраста. Этого уязвимого, хрупкого возраста.

– Вы не хотите сказать мне, что было в том подвале? – спрашиваю я Тёрнера, внезапно устремляя на него пристальный взгляд. Это заставляет его чуть заметно вздрогнуть. – Потому что этот тип явно не хотел, чтобы кто-либо это увидел, что бы это ни было.

– Подвал сильно пострадал, – отвечает коп. – Некоторое время вряд ли кто-то сможет спуститься туда и осмотреться как следует. Прежде чем это будет безопасно, пройдет немало времени. Мы все еще можем найти трупы.

Я надеюсь, что нет. Отчаянно надеюсь. Киваю, потом одним жадным глотком допиваю остаток кофе.

– Верно. Что ж, мне нужно идти. Спасибо за кофе.

Тёрнер встает вместе со мной и преграждает мне путь. Я стою, глядя на него, потом позволяю уголкам своего рта чуть-чуть дрогнуть, изгибаясь вверх.

– Если только вы не хотите меня арестовать.

У него нет на меня ничего конкретного, и он это знает. Поэтому прибегает к явному блефу, говоря:

– Сядьте, мисс Проктор. Нам еще есть о чем поговорить.

Я не отвечаю. Просто иду на него. В последний момент Тёрнер отодвигается в сторону. Незаконное задержание не принесет ему ничего хорошего, и он достаточно умен, чтобы понять: ему не убедить меня в том, что у него есть на меня дело. Да, хижина сгорела. Да, я была в ней. Но есть явные признаки того, что это место было заминировано, и мне повезло выбраться живой, и у полиции есть множество соблазнительных улик для анализа, которые не имеют никакого отношения ко мне и к моему возможно-но-необязательно-незаконному проникновению в эту хижину.

Прохожу мимо него, не замедляя шага. Он бросает мне в спину:

– Мы еще побеседуем, миссис Ройял.

Это не более чем прощальный плевок, и я не удостаиваю его даже поворотом головы. Продолжаю идти и, шагнув за порог, ощущаю, как с моих плеч сваливается тяжесть. Делаю резкий вдох, все еще ощущая запах кофе, который я только что выпила, бросаю пустой стаканчик в урну и иду искать, куда поместили Сэма.

Он все еще беседует с другим полицейским, а когда я пытаюсь найти Майка Люстига, выясняется, что его нигде нет. Мне это не особо нравится. Мне не нравится, что он бросил нас здесь, предоставив разгребаться с этим самостоятельно. Я нахожу кресло и усаживаюсь в него, глядя на дверь и наблюдая, как ползут стрелки часов. Допрос Сэма длится как минимум вдвое больше, чем мой, и когда тот наконец выходит в коридор, уже почти шесть. Сэм не выглядит встревоженным; он допивает кофе из такого же бумажного стаканчика. Большим глотком опустошив его и отправив в мусор, останавливается рядом со мной.

– Ты в порядке? – спрашиваю я его.

– Ничего такого, с чем я не мог бы справиться, – отвечает Сэм. В глубине его глаз бушует шторм. Я гадаю, что такого сказал ему коп. Должно быть, что-то не очень приятное.