Отвожу взгляд и смотрю в окно. Я не собираюсь спорить с ними. Когда думаю о моем отце – одновременно монстре и добром папе, – у меня перехватывает дыхание, к горлу подкатывает тошнота, и я не знаю, что должна чувствовать. Нет, это ложь: я знаю, что должна ненавидеть его. Мама ненавидит. Сэм ненавидит. Все ненавидят его, и они правы.

«Но он мой отец».

Мы с Коннором никогда не разговаривали об этом, но я знаю, что он тоже это чувствует… то, как тянет и болит внутри, когда пытаешься совместить две эти совершенно разные картины. Я снова думаю о старом цветном коврике, о кусочке дома в логове монстра. И не могу решить: то ли он так пытался остаться папой, то ли никогда не был никем, кроме этого монстра, а «папа» был просто маской, которую он носил, чтобы обмануть нас.

Быть может, верно и то, и другое. Или не верно ни то, ни другое. Эти мысли утомляют, и я снова включаю музыку, стараясь полностью погрузиться в нее.

На некоторое время засыпаю, а просыпаюсь, когда мы уже подъезжаем к цели нашего пути. Сэм сворачивает с главного шоссе на более узкую дорогу, и мы проезжаем десяток мелких городков, прежде чем повернуть к Нортону и Стиллхауз-Лейк. Я вижу, как мимо проплывает старый транспарант, изрешеченный дробью, и ощущаю боль в желудке. Мне хочется выскочить из машины и бежать по дороге прямо к нашему дому, броситься на кровать в своей комнате и натянуть одеяло на голову.

Не доезжая до самого́ Нортона, мы сворачиваем на проселок, идущий через лес. Проселок грязный и ухабистый, даже Коннору трудно читать, когда так трясет, и он с сердитым и упрямым вздохом закрывает книгу, заложив ее закладкой. Мы проезжаем примерно полмили, потом огибаем плавный поворот и направляемся к старому, маленькому, однако опрятному и ухоженному дому, окруженному высоким железным забором.

Хавьер Эспарца сидит на крыльце. Он старше меня минимум на дюжину лет, если не больше. Одет в темные джинсы и футболку цвета хаки и выглядит солдатом куда больше, чем люди в военной форме. Когда он встает, я вижу у него под рукой дробовик. А еще в кобуре у него на поясе висит полуавтоматический пистолет – мистер Эспарца носит его более открыто, чем мама, которая прячет наплечную кобуру под кожаной курткой. У его ног лежит огромный ротвейлер – с виду настоящий убийца.

Когда мистер Эспарца поднимается на ноги, то же самое делает и пес – мышцы напряжены, внимание сосредоточено на нас.

Мама выходит из машины первой, и я вижу, как мистер Эспарца слегка расслабляется. Он смотрит на своего пса, говорит что-то по-испански, и пес снова ложится – при этом держится совершенно спокойно, но не ослабляет внимания.

– Привет, Гвен, – обращается мистер Эспарца к моей матери, подходя, чтобы открыть ворота. – Какие-нибудь проблемы?

– Никаких, – отвечает она.

– «Хвоста» нет?

– Нет, – говорит Сэм, вылезая с водительского сиденья. – Ни впереди, ни позади. И ни одного дрона.

Я поднимаю брови и переглядываюсь с братом поверх багажника машины – мы уже вылезли наружу. «Дроны?» – одними губами произношу я, а вслух интересуюсь:

– Мы что, оказались в каком-то дурацком шпионском боевике?

– Нет, – возражает Коннор без единого намека на улыбку. – Это фильм ужасов.

Я проглатываю этот ответ на свой выпендреж и лезу в багажник, чтобы забрать свою сумку. Коннор достает свою. Поднятая крышка багажника на мгновение прячет нас от взрослых, и я быстрым шепотом спрашиваю:

– С тобой всё в порядке? Только честно.

Мой брат на секунду замирает, словно на стоп-кадре, потом смотрит прямо на меня. Глаза у него совершенно ясные. Он не выглядит встревоженным. Он вообще никаким не выглядит на самом деле.